Монолит

Голова сразу отозвалась протестующей болью, по лицу сползла струйка крови, но я бежал дальше. Мы почти добрались до лесополосы, когда взорвался реактор. Землю просто выбило из-под ног. База была достаточно глубоко, и толщи земли хватило, чтобы удержать рвущуюся на волю плазму. На миг я очень отчётливо представил, как неудержимый огненный поток несётся по коридорам, сжигая переборки, испаряя тщетно пытающих спрятаться монстров. Сначала взорвался лифт. Давление и энергия, сравнимые с той, что живут в сердце звёзд, нашли узкую тропинку лифтовой шахты. Кабина ракетой взмыла в небо. А потом стала рушиться антенна. С грохотом гигантская конструкция уходила под землю. Хлопками лопались стальные тросы. С протяжным стоном рвался металл. Как-то отвлечённо я подумал, что так и не спросил Андрея, зачем была нужна антенна, была ли она как-то связана с установкой внизу или это лишь остров прошлого, а «Сферу» построили, углубив и расширив помещения старого комплекса. Не знаю, и теперь, наверное, никогда не узнаю. Инга сидела рядом и тоже смотрела, как рушится антенна и постройки. Это продолжалось недолго, может быть, минуту. Потом всё стихло. Только треск счётчика Гейгера всё нарастал, какая-то часть радиоактивного материала всё же смогла выбраться из подземного плена. Обратный путь запомнился как-то урывками. Мы шли по дороге, попеременно дыша в противогаз. Фонарик не работал, а фальшфейеры кончились, и я освещал дорогу «лампочкой». Наверно, мы оба получили изрядную дозу, но сейчас об этом можно было не беспокоиться. В темноте я никак не мог найти «вспышку» — аномалию, что перекрывала обратный путь. Мы чуть не влетели в нее, когда очередная гайка вспыхнула в полуметре от лица. Начал идти дождь, и пришлось срочно ставить палатку. Капли были радиоактивными. Без палатки мы бы получили смертельную дозу за час или два. Всё-таки у меня хватило сил добраться до автобусной остановки и забраться под бетонный козырёк. Палатка у Семёна была хорошая, корейская: маленький электронасос надувает небольшой, два на четыре метра, купол. Сухо, тепло и уютно — никаких отвратительных колышков и брезента.

Мокрую одежду пришлось выбросить. Я бесцеремонно сорвал с Инги промокший насквозь халатик. Она вздрогнула, попробовала закрыться руками, но потом безвольно опустилась на землю. Видимо промокший и давно ставший практически прозрачным халатик оставлял девушке хотя бы иллюзию защищённости. Она стояла на коленях, мокрая, дрожащая. У нее были спутаны волосы, сбиты до крови об асфальт ноги. Мне и самому было зябко. Настоящей смены времён года в Зоне нет, но ночью градусов пятнадцать, не больше. Я стянул трусы, они тоже промокли, а я не был сторонником столь радикальной стерилизации.

Инга посмотрела на меня, потом всхлипнула и отвела взгляд. Когда я подошел, она вскочила и попыталась убежать. Пришлось схватить её за руку и почти затащить в палатку. Мотивы моих поступков у неё сомнений не вызывали. Она заплакала, и я почему-то я смутился.

— Одежда излучает, дура. Хочешь умереть?

В палатке Инга забилась в противоположный угол, если можно так сказать, но палатка была круглая, поэтому девушка вжалась в пластик стены в стороне. Я включил калорифер, выудил из рюкзака Семёна полотенце, вытер волосы и кинул Инге, та сразу стала в него заворачиваться.

— Да не кутайся ты в него. Вытри волосы и выброси из палатки. Дождь радиоактивный! Твои волосы радиоактивные. Если вытрешь их насухо, и нам немного повезёт, они даже не вылезут. Знаешь, что такое лучевая болезнь?

Инга неуверенно кивнула и принялась усердно тереть волосы полотенцем. Для большей выразительности я взял счётчик Гейгера и поднёс его к её волосам. Странно, но показатели были не выше фоновых, хотя дождь явно излучал. В Свободном придётся проходить полную дезактивацию.

Сигареты отсырели, а Семён, видимо, носил свой запас с собой. Инга снова стала кутаться в мокрую ткань, пытаясь прикрыть грудь и то, что ниже.

— Выброси полотенце.

Она медлила. Тогда я сам забрал мокрую тряпку, открыл шов палатки и выбросил наружу полотенце. Дождь не стихал.

— Может, к утру разойдется, — сказал я, а Инга снова уставилась в пол. — В чём дело?

— Я… стесняюсь… — кажется, у неё покраснели даже уши.

К счастью, на дне рюкзака обнаружилось одеяло, Инга замоталась в него так, что было видно только голову, и похоже немного успокоилась. Я как раз разглядывал рану у себя на голове в отражении маленького зеркальца.

— Инга, давай на чистоту. Сегодня погибли двое моих друзей. У меня в голове дырка. Тебя я нашёл в лаборатории, которая отлично подошла бы антуражем к фильму ужасов. И мне, по крайне мере, хочется знать, кто ты такая? Как ты туда попала?

Девушка уставилась на меня, словно мои слова её чем-то напугали. Она провела ладонью по лицу.

— Ничего… ничего не помню.

Я вдруг вспомнил, как мне задавали эти вопросы: кто я, откуда, как сюда попал. Задавали снова и снова, а мне нечего было ответить.