Я решила, что встречусь с ним. Причем не буду специально искать этой встречи, а просто перестану ее бояться. Я поняла, что в нашей встрече нет ничего страшного, и просто допустила, что она возможна. Допустила и успокоилась. Было немного грустно, что вариантов встретиться случайно у нас почти не было, иначе бы это уже давно произошло. Если бы я жила в поселке с родителями… Но к родителям в поселок я теперь ездила раз в неделю, иногда и реже. А в городе… Я не знала, ни где он живет, ни чем увлекается. Но ведь когда-то он смог найти меня на бескрайних пляжах Финского залива, не зная, что я там буду. Значит, и сейчас мы сможем встретиться – главное, что я готова к этому.
Но мы не встретились. За полгода до того, как сын впервые пошел в секцию, Мишка умер. Нет, он не болел, не подрался, не попал в аварию и его не убили. Он повесился. Я надеюсь, что ему было не больно.
Записочки из тайника
Вот теперь точно все.
В смысле кончилось все уже давным-давно. А на этом просто точка в историях моей первой любви. Моя первая любовь в двух лицах похоронена в прошлом. И теперь только я – хранитель наших первых недетских детских чувств. История закрыта во мне, как в сейфе, и код знаю только я. Конечно, есть свидетели, но они в курсе одних только событий, фактов. В истории любви факты – не главное. Факты – это ниточки, потянув за которые можно достать из самой глубины те самые чувства. Именно они ценны в этих историях – те чувства. И теперь эти ниточки ведут только ко мне – других участников больше нет. И нет возможности повспоминать с ними за чашкой чая или бокалом вина наши истории.
При мысли, что теперь только я знаю, как это было на самом деле, внутри защемило от одиночества. Я почувствовала себя последним выжившим на земле динозавром, последним уцелевшим свидетелем. Который сам теперь и есть ЭТО событие. И никто рядом не сможет разделить с ним его чувств так, как помнит это он: кто-то будет пытаться понять, что там было, но почувствовать уже не сможет никто.
Чтобы как-то развеять эту одинокую тоску, я поехала в родительский дом. Там среди моих школьных тетрадей, блокнотов, открыток и фотографий, до сих пор бережно хранимых мамой, я нашла свой тайник с двумя оставшимися записками от Мишки. Они не воскресят его, но они реальны, а значит, я уже не одна.
Вот они.
Самая первая и самая маленькая. Она такая старая, что больше похожа на тряпочку, на лоскуток. Она не порвалась. Еще не порвалась. И текст не стерся. Написана на оторванном уголке листа в клеточку разными ручками. Он писал синей шариковой ручкой, а я отвечала – фиолетовой. Мишка впервые предлагает проводить меня до дома после уроков. Я соглашаюсь. И в конце он: «Жду на углу у школы после уроков».
А вторая оставшаяся у меня записка – самая большая. Полстраницы в линейку. Настоящее маленькое письмо. Он передал мне ее, когда я, простывшая, лежала дома.
Родная, любимая моя!
Как твои дела?
Когда поправишься?
Мне без тебя плохо. Ничего не хочу. Только лежать и думать о тебе, тебя представлять – твои глаза, губы, волосы. (
Решил песню тебе написать. Не смейся – тебе понравится.
Знаешь, я понял, что больше не хочу расставаться с тобой. А ты?
Помнишь, как в первый раз я тебя за руку взял? Пальцы твои гладил. Жалко: как в первый раз – больше не будет никогда. Но будет лучше. Ты веришь? Но ты должна быть только со мной.
Без меня ты замуж не выйдешь. Я тебе не дам (шучу, но и нет). Поняла?
Аленька моя маленькая! Прямо в рифму выходит. Как хочу тебя обнять!!!!!! Выздоравливай поскорее. Я приду тебя навестить. Надеюсь, твои родители меня пустят к больной.
Я скучаю по тебе.
ЛЮБЛЮ ТЕБЯ НАВСЕГДА.
ТВОЙ М.
Эпилог
1
Было шесть часов утра. Я сидела на террасе нашего дома с чашкой кофе в руках и любовалась рассветом. Только закончились майские праздники. Когда-то в школьные годы на майских отдельные смельчаки уже купались на озере. Но в этом году было еще прохладно, особенно по утрам. И я нежилась на майском солнце, закутавшись в теплый плед. Рядом на коврике лежал самый милый на свете пес. Деревенский простак, кровь с молоком, сдобная булочка, о таких еще иногда говорят «широк в кости», мощный палевый четырехлетний красавец-лабрадор Элайджа – для своих Элик. Он развалился на спине, прижавшись ко мне носом, и уютно храпел с богатырским присвистом.
Я люблю наши ранние подъемы, когда весь дом еще спит и все, что есть вокруг – тишина раннего утра, первые лучи солнца, роса на траве, утренние песни птиц и запах часто убегающего от нас кофе, – принадлежит только нам с Элькой. С самого детства он спит отдельно от всех на первом этаже в гостиной на давно отвоеванном им гостевом диване. За ночь он успевает соскучится без общения, и наш ежедневный ритуал приветствия друг друга напоминает встречу после долгой разлуки – с ворчанием, тихим завыванием и бормотанием. Лай в своем лексиконе использовать он не привык, но поболтать очень любит.