Мономашич. Мстислав Великий

Но наконец в один прекрасный день ворота Янчина монастыря отворились. На двор, смущая монахинь, въехали ратники, и боярин Ратиборыч велел через игуменью передать узницам, чтоб собирались. Судьба их была решена.

Тот день был и вправду прекрасен. Несколько дней лили дожди, отвечая настроениям полоцких княгинь, а тут вдруг проглянуло солнце и жарко пригрело землю. Вкусно пахло свежестью и сыростью. Щебетали птицы. Но это не радовало княгинь. Уверенные, что это — их последний день на воле, они отстояли обедню и с плачем расселись в возки.

Их снова провожал весь Киев. Люди ведали что-то, о чём не подозревали узницы. Иные прохожие бежали за возками, княгиням метали резаны и ногаты в милостыню, старухи крестились, шепча молитвы и заговоры, некоторые женщины плакали, а мужики смотрели на дружинников исподлобья.

На пристани возле Днепра ждали три ладьи. Возле них толпились дружинники, корабельщики заняли свои места. На мостках замер, расправив плечи, молодой витязь.

Борис Коломаныч был горд и счастлив. Всё детство и юность его прошли в Киеве, на женской половине дворца. Дед его, Мономах, был слишком занят делами Руси, да и мальчик был слишком мал, чтобы обращали на него внимание. А потому не осталось Мстиславу никаких распоряжений о его судьбе. Сам Мстислав тоже долгое время не замечал сестринича, пока тот не вырос и не стал путаться под ногами. Только тогда великий князь призвал его к себе.

Мало похожий на своего отца, Борис был высок и строен, но неопределённость его положения в Киеве как бы наложила отпечаток на его облик и душу, и перед великим князем стоял обычный человек, в котором только по платью можно было распознать княжича. Мстислав рассматривал его с подозрением — доносили, что Бориса несколько раз видели вблизи княгининой светлицы. Борису едва исполнилось пятнадцать, это был как раз тот возраст, когда мальчик становится мужчиной, впервые вкусив плотских утех. И хотя сомневаться в верности Агаши пока не приходилось, но Мономашич уже чувствовал свой возраст. Ему всё меньше хотелось плотских утех, государственные заботы и недуги давали о себе знать, а Агаша молода. Она может устать ждать его каждую ночь...

— Долго ты, Борис, чужой хлеб, ел, — начал великий князь. — Кормили мы тебя, ничего не прося. Ныне ты вырос, и можно с тебя службу требовать. Скажи, желаешь ли послужить Руси?

Такое начало разговора встревожило юношу.

   — Ты сомневаешься во мне, княже? — удивился он. — Али я недостаточно тебе верен?

   — Это правда, что худого от тебя до сей поры не видели. Но и добра тоже было мало. Как великий князь всея Руси, порешил я, что настала тебе пора показать, любишь ли ты родину свою.

Родину? Борис родился и вырос на Руси, родным языком считал русский и крестился в православную веру. Но мать ему говорила, чей он сын. Да и многие при Мстиславовом дворе утверждали, что юноша — наследник венгерского короля. Правда, сейчас на престоле двоюродный брат Коломана, Стефан...

   — Люблю, — всё же ответил Борис.

   — Вот и добро. И как моему верному слуге приказываю — собирайся в далёкий путь. Нечего тебе сидеть в Киеве. По моему приказу вскорости отплывают в Царь-град полоцкие князья, коие есть Руси враги. Не желаю я видеть их в пределах своих, потому и высылаю с жёнами и чадами, дабы даже семени противного не осталось. Ты отправишься с ними — проследишь, чтоб добрались они до Византии и там остались. Император Исаак упреждён, он уверил меня, что ждёт гостей. А справишь дело — и о награде не забуду. Стефан-то уже стар...

Борис опустил голову, смущаясь. Он много думал о венгерском престоле, но терялся в догадках, как ему завоевать трон. Кто знает его в Венгрии? Большинство уверены, что Евфимия Владимировна прижила сына от любовника, но Борис предпочитал верить, что это не так.

   — Я буду представлен императору Исааку? — спросил он.

   — Да. Как сестринич мой и сын Коломана Венгерского, — кивнул Мстислав, и Борис обрадовался.

...И теперь он стоял у ладьи, глядя, как из возков вылезают пол очанки. Среди них были три княжны — две девушки-невесты, ещё одна девочка лет восьми-девяти. Многие были во вдовьем чёрном одеянии, княгини Глебова, Рогволодова и Борисова вообще успели обрядиться в плащи монахинь, уверенные, что жизнь их кончилась. Успев оплакать уже своих мужей, сыновей и отцов, они устали жаловаться на судьбу, но, когда увидели ладьи и корабельщиков, не сумели сдержать слёзы.

Ксения, неся на руках сына, озиралась по сторонам. Отец так и не встретился с дочерью, но она продолжала надеяться. Может быть, её нарочно держат тут до последнего, чтобы не вселять напрасной надежды в других узниц. А может быть, Мстислав Владимирович просто не знает, как вызволить дочь, не теряя лица. А может быть...

Все мысли исчезли, когда впереди послышались испуганно-радостные крики и рыдания. Рядом вскрикнула и запричитала свекровь. Ксения отвела взгляд от пристани, оглянулась — и сама чуть не закричала в голос.