мономиф

Родильный обряд предполагает именно ритуальное, а не ритуализованное, то есть игровое поведение. Он не разыгрывается, эти события происходят «на самом деле» в особой ритуальной реальности. Поэтому унижение иницианта должно быть настоящим, ритуал должен нести инициантам именно это сообщение и достигать цели — действительно унижать. Таким образом, роженица не может загородиться восприятием происходящего как игры, принять унижение «понарошку». И инициант, и посвятитель убеждены в серьезности происходящего. Однако на каком-то уровне и тот и другой осознают высокий статус матери и значительность таинства рождения, понимают, что осквернение священного возможно только здесь и только сейчас¹⁴⁸.

Искать «произвол» в действиях акушеров — все равно что искать «случай» в оговорках и сновидениях. Сами врачи вряд ли смогут взглянуть на процесс родовспоможения как на классический ритуал (причем их неприятие данной теории, вероятно, будет куда сильней, чем даже у самих рожениц). Они же знают, что делают и чего хотят добиться! Но речь здесь идет совсем не о сознательных мотивациях.

Мы не хотим сказать, что медики используют инвективу в указанных целях сознательно. Создается впечатление, что не только мать заучивает таинство имманентно, но и сами посвятители действуют неосознанно, не задумываются о способе своего поведения, о цели своих действий, но как будто бы влекомы мощным невидимым потоком традиции. Они тоже знают посвятительное таинство имманентно, они как бы в трансе. В этом смысле об инвективе нельзя говорить как о собственно педагогическом (то есть осознанном) приеме¹⁴⁹.

Такая «отрешенность» врачей — не просто дань архаичной традиции. Исследование Белоусовой завершает весьма категоричная фраза: «социокультурный аспект этих действий и высказываний является в наши дни едва ли не более актуальным и значимым, чем собственно медицинский»¹⁵⁰.

Разумеется, рано или поздно (но скорее рано) мужественные «правозащитницы» добьются своего. Российские роженицы будут иметь исчерпывающую информацию о своем состоянии, будут участвовать в выборе методов медицинского вмешательства, получат полный доступ к младенцу с первых же минут его жизни. У них будут и всевозможные права, и гарантии выполнения этих прав. Врачи же будут иметь достойную зарплату и высокий социальный статус, то есть будут дорожить своим рабочим местом. Процесс уже пошел. Но давать ему этические оценки совершенно бессмысленно. Просто так оно есть, и ничего более. С другой стороны, связь матери и ребенка будет ослабевать, женщина все больше будет отождествлять себя со своим профессиональным положением, членством в организации и прочими статусными ролями; она будет Матерью уже не «в первую очередь», но лишь в той степени, в какой эта роль не помешает ее «основной» социальной роли. Институт семьи значительно ослабнет. Это даже не цена, которую надо заплатить за прогресс — это и есть сам прогресс.

Для нас он пока является лишь «тенденцией», прекрасным «завтра». Мы видим светлые стороны будущего и темные стороны настоящего, и эта своеобразная разность потенциалов стимулирует развитие. Хорошее в настоящем привычно и незаметно; плохое в будущем не актуально и потому вообще не принимается в расчет. Лишь став «настоящим», «будущее» повернется к нам своей темной стороной. А все великие свершения (за что боролись) станут привычными и незаметными.