Его глаза – это мои глаза, глаза мальчика в шапочке на два размера меньше, который прячется под столом: широко раскрытые, недоуменные, вопрошающие, напуганные глаза. Долгий темный путь приближается к завершению, и я не позволю ему увидеть безликий ужас в его конце; я тот волнолом, о который разобьется черная волна, я не дам приливу захлестнуть и утопить его. Этого не должно быть: тварь скребется в банке, мужчина в запачканном белом халате говорит: «Ты должен привыкать к подобным вещам».
Я могу спасти мальчика под столом; могу избавить его от янтарного глаза; это в моей власти.
Если подниму дуло револьвера на уровень его глаз. Знаешь, кто я?
– Нет! – закричал Уортроп и ударил меня по руке в тот самый миг, когда я уже готовился спустить курок. Пуля впилась в потолок, кусок штукатурки упал на стол, опрокинув бутылку, и вино потекло, красное, точно кровь Христа из-под копья римлянина. Монстролог схватил меня за руку, вырвал у меня револьвер, с силой развернул и толкнул к двери.
Дверь за нами захлопнулась. Хриплые крики, выстрел, но мы уже вырвались из темного коридора и бежим по булыжнику переулка, стертому десятками тысяч ног до почти зеркальной гладкости; рука Уортропа держит мое плечо, точно клещи, мы огибаем Элизабет-стрит, петляя задворками жилых домов, где за круглыми столами сидят мужчины, играют в карты и пьют граппу, а мальчишки стучат монетами в закопченную стену, где слышен смех и в окне третьего этажа мелькает лицо красивой девушки, и Уортроп тяжело дышит мне прямо в ухо:
– Что ты там делал, дуралей?
Наконец кишки доходных домов извергли нас на Хьюстон, где он поймал такси, распахнул дверцу и запихнул меня внутрь. Называя шоферу адрес, он сам прыгнул на сиденье, и автомобиль тут же сорвался с места. Несколько кварталов он держал на коленях револьвер, не сводя глаз с окон и бормоча что-то себе под нос, пока я пытался восстановить дыхание.
– Спасал вас, – выдавливаю наконец я.
Он стремительно поворачивается ко мне и рычит:
– Что ты говоришь?
– Вы спрашивали, что я там делал, вот я и отвечаю.
– Спасал меня? Ты так думаешь?
Его трясло от ярости. Его кулак взлетел к самому моему лицу, задрожал и через секунду снова упал на его колено.
– Ты только что подписал мне смертный приговор, вот что ты сделал.
Абрам фон Хельрунг передал мне бокал портвейна и сам опустился на диван рядом со мной. От него пахло сигарой и старостью. Я слышал, как дыхание с клекотом вырывается из его широкой, как бочка, груди.
– Ничего, Уилл, ничего, – приговаривал он. – Все хорошо, успокойся. – И хлопал меня по колену.
– Какого дьявола, фон Хельрунг? – взвился Уортроп. Он стоял у окна, выходившего на Пятую авеню. Точно прирос к месту с тех пор, как мы вошли. Не вынимая руки из кармана с револьвером.
– Потише, Пеллинор, – пожурил его старый учитель. – Уилл Генри еще совсем мальчик…
Монстролог разразился грубым смехом.
– Этот мальчик только что хладнокровно отправил на тот свет двоих! Точнее говоря, он в одиночку ухитрился объявить войну каморре, которая не ограничится местью ему, или мне, или даже вам, мейстер Абрам. Убитые были не какими-нибудь там нижними чинами; это племянники самого Компетелло, сыновья его младшей сестры, так что расправа с нами будет всеобъемлющей и полной!
– Нет, нет, мой дорогой друг, нет! Давайте не будем тратить время на разговоры о войне и мести. Компетелло разумный человек, и все мы, слава богу, тоже разумные люди. Мы поговорим с Компетелло, все ему объясним…
– О, да, и он, конечно, поймет, что десять тысяч долларов полностью компенсируют убийство его родственников!
– Доктор фон Хельрунг сказал мне, что он вам должен, – сказал я, стараясь контролировать свой голос. Это давалось мне с трудом. – Какой ему был смысл похищать вас…
– Заткнись, ты, безмозглый щенок! – заорал монстролог. – Нарушать закон Черной Руки нет никакого смысла.
– Именно поэтому я его нарушил!
Уортроп открыл рот, закрыл его и снова открыл:
– Я могу убить тебя сам и избавить их от лишних хлопот.
– Так был Компетелло в долгу перед вами или нет? – спросил я.
– Пеллинор, – тихо, но настойчиво заговорил фон Хельрунг. – Мы должны ему все рассказать.
– Что рассказать?
– Зачем? – бросил Уортроп, не обращая на меня внимания.
– Чтобы он понял.
– Много ему чести, фон Хельрунг, – с горечью сказал доктор. И продолжал смотреть в окно.
Фон Хельрунг сказал:
– Долг был выплачен, все счеты забыты, и Компетелло не за что было больше платить.
Я встряхнул головой. Я ничего не понимал. Возможно, Уортроп был прав, и я действительно дурак.
– Тот, кого застрелили в Монстрариуме, был сторожем и союзником, а не вором, – объяснил фон Хельрунг.
– Он был…? Что вы хотите сказать, мейстер Абрам? Что он был из каморры?
– О господи! – завопил Уортроп, по-прежнему стоя к нам спиной.