Доктор схватился за голову. Он рухнул в кресло и уперся локтями в раздвинутые колени. Теперь он говорил, обращаясь к своим сапогам:
– Почему вы не прекратили поставки?
– Ваш отец умолял меня продолжать кормить их. Он основал фонд их защиты. Его беспокоило то, что этот эксперимент поставил его в безвыходное положение: у него не было больше выбора. Если бы им прекратили давать еду, они бы просто начали добывать ее сами. Я согласился с ним. Джинн был выпущен из бутылки, ящик Пандоры открыт, действительно не было другого выхода, как продолжать их кормить.
– Или стали бы умирать настоящие люди, – добавил Кернс.
Он кивал и улыбался коварному старику, как будто говоря всем своим видом: уж мы-то с вами понимаем друг друга.
– Да! Именно так! – охотно закивал Старр. – Так что после его смерти ничего не изменилось. Раз в месяц, в полночь, я отправлял Петерсона на кладбище с грузом.
– Три часа от Дедхема до кладбища – и груз прибывал ровно в Час ведьм, – сказал Кернс.
Уортроп покачал головой:
– Ваш рассказ не согласуется с уликами по этому делу, Старр. Недавно был обнаружен самец Антропофаг, пытавшийся есть мертвечину. Для этого Антропофаги должны были изголодаться до безумия. Они никогда не едят мертвых. К тому же недавно они прорыли путь на поверхность, а в этом у них не было бы необходимости, снабжай вы их едой каждый месяц.
– Да, да, да, – сказал нетерпеливо Старр. – Вы заметили верно, я должен был остановить поставки после смерти вашего отца, и я сказал, что не сделал этого, потому как он оставил деньги на расходы и заплатил мне за услуги. Эти деньги, Уортроп, закончились в декабре прошлого года. Антропофагов кормили последний раз на прошлое Рождество.
– Праздничный ужин! – захохотал Кернс.
– А потом Петерсон взорвал туннель, заперев их внутри.
– Петерсон, – эхом отозвался Кернс.
– Да, Петерсон. Я полностью ему доверяю. Он выполнял эту работу с самого начала.
– Как его зовут?
– Джонатан. А что?
Уортроп не дал Кернсу ответить:
– Так вы решили, что они умрут от голода?
– Я подумал, это единственно мудрое решение. Мы обсуждали такую возможность с вашим отцом до его смерти. Если вам станет легче от этого, Уортроп, он чувствовал невыносимую вину и испытывал страшные угрызения совести. Не думаю, что весь этот эксперимент доставил ему радость. Он неоднократно хотел его прервать, он говорил мне об этом. Уморить их голодом, отравить, сжечь. Но в глубине души он, я думаю, был оптимистом, – добавил Старр. – Он искренне считал, что постепенно сможет их приручить.
– Приручить? – спросил Уортроп. – Я так понял, идея заключалась в том, чтобы создать помесь с человеком.
– А, нет, эту идею он оставил после нескольких неудачных попыток уже через несколько лет. Каждого потенциального партнера или партнершу, которых я присылал, они просто разрывали на куски.
Кернс громко захохотал:
– Не слишком-то отличается от человеческого брака!
– Почему вы позволили Варнеру выжить? – продолжил допрос монстролог после паузы. – Разве не безопаснее было бы отправить его в кормушку с другим «человеческим сбродом»?
– Боже мой, Уортроп, за кого вы меня принимаете? Возможно, я скуповат, но я же не продажная сволочь!
Я вспомнил мух, бьющихся о стекло в спальне Варнера, об их «кормушках» в открытых ранах еще живого человека, о сапогах, наполненных липким гноем. «Я же не продажная сволочь».
– О, конечно, нет, – согласился Кернс.
Он пересек комнату и встал перед сморщенным, тяжело дышащим стариком. Очень нежно он сказал:
– Наоборот, вы – гуманист, доктор Старр. И пусть никто не скажет обратного! Антропологический алхимик, превращающий свинец в золото! Цепи, сковывающие большинство людей, не сковывают вас, и в этом мы с вами – братья, дорогой Джереми. Мы – новые люди нового славного века, свободные ото лжи и нелепой нравственности.
Он низко склонился над стариком, взял его голову двумя ладонями и притянул к себе, шепча в большое ухо:
– Единственная правда – правда данного момента. Нет ни «хорошо», ни «плохо», если не думать об этом. Нет никакой морали, не так ли, Джереми, кроме морали одного момента.
С этими словами Джон Кернс, доктор анатомии и охотник на монстров, голыми руками крутанул голову Старра в сторону, мгновенно сломав ему шею, порвав позвоночник, убив.
И, быстро проходя мимо застывшего, онемевшего Уортропа, он сказал уже без тени иронии:
– Никто не будет скучать по нему.
И покинул комнату.
Доктор едва мог сдерживать ярость, хотя по всем внешним признакам он казался идеально собранным. Но я-то слишком хорошо его знал. Он молчал, пока мы не свернулся с узкой тропинки, ведущей к «Мотли Хилл», а потом он повернулся к Кернсу:
– Это убийство, Кернс, явное и очевидное.
– Это было актом милосердия, Уортроп, простым и ясным.
– Ты не оставил мне выбора.
– Выбор есть всегда, Пеллинор. Могу я тебя кое о чем спросить? Что, если бы сердце твоего старика вдруг забилось и он признался бы на смертном одре во всех своих преступлениях? Разве ты не захотел бы продолжить свою работу – дело всей твоей жизни?