Монстры

Так и появился Семеон. Никем уже и не ожидаемый. Истомленный, на взмыленной лошади. Сопровождаемый многочисленными недоуменными взглядами, он прямиком направился к Ивану Петровичу. Тот один еще пошевеливался среди всех, застывших соляными столпами под ослепительным солнечным сиянием. Казалось, они спали, опустив тяжелые головы на грудь. В прямой близости от их голов, почти задевая жесткими стальными крыльями, проносились огромные черные птицы. В поднимающемся кверху мареве возникали неясные очертания то полуразрушенных строений, то яркая вспышка некоего хрустального сосуда, помещенного на почти неразличаемой отсюда вершине таинственных дальних синеватых гор.

Семеон склонился к Ивану Петровичу:

– Два последних уровня. Терпим. – Иван Петрович поднял на него укоризненный взгляд.

Через некоторое время они разворотили коней. От замка навстречу спускалась удивительная конная процессия. Покачивались пики и штандарты. Кто-то неведомой рукой сгущал до плотности почти мокрого творога перед лошадями воздух и пространство. Они воротили морды, упирались передними ногами и громко фыркали. Крупные сгустки пены собирали мелкую окружающую пыль и тяжелыми пористыми сгустками падали в придорожную траву. Нервные животные явно не хотели продвигаться в указанном им направлении. В середине процессии в окружении покачивающихся древков, голов, плюмажей и штандартов выделялся всадник в ослепительно белых одеждах и на белом же коне. Его блеск был невыносим. Сияние словно изымало его из колышущегося окружения и помещало в иные пространства и миры. Так представлялось. Прямое солнце, ударявшее в него, мощными рефлексами и вспышками разлеталось по сторонам и почти лунными отраженными бликами играло на всей, едва заметно колеблющейся картине.

Всадники, кольцом окружавшие холм, разом оборотились назад. Их выцветшие истомленные глаза были полуприкрыты. Кони, вздрогнув, тронулись было навстречу приближающейся кавалькаде. Их удерживали. Они отворачивали головы, стягиваемые крепкой сыромятной уздой, и хрипели. Процессия неумолимо надвигалась. Окружавших холм словно оттесняли назад. К тому самому холму. Прямо-таки прижимая к нему по всему периметру. В зону его кривящегося пространства и перенапряженного воздуха. Они пятились, пятились:

И в это время за их спиной что-то странно ухнуло. Странно и страшно. Они обернулись и увидели на месте холма, на месте его недавнего значимого и пугающего возвышения только легкодымящуюся пропасть, медленно, прямо на глазах затягивающуюся, как водой, тонкой земляной колышущейся, дышащей пленкой и мельчайшим прахом. Это все стояло, легко содрогаясь и покачиваясь, как темная, ничего не отражающая поверхность большого горного озера. Оттуда исходило тихое остатнее синеватое свечение. Лошади пряли ушами и перебирали ногами. И в этот момент вереница, гирлянда неких прозрачных, разного размера, неясной кондиции и свойства шаров радостно, почти празднично поблескивая, отлетела от холма. На мгновение застыла перед глазами онемевших созерцателей и устремилась вверх. И исчезла истончающейся нитью.

Все остались стоять, застывшие и бесчувственные.

Я взглядывал назад, различая разные облачка, шевелившиеся и обитавшие в различных фасеточных нишах. Волоски по-прежнему больно теребили мою несуществовавшую плоть, посылая вдоль длинных тянущихся нитей дополнительную энергию. Слышалось:

– Скорее! Скорее!

– Не успеваем, Иван Петрович.

– Успеваем, – вмешался кто-то другой. Во всяком случае, звучавший весьма отлично и как-то сурово даже. – Сосредоточься.

Я хотел окликнуть их, но не знал как. Они бы меня просто и не расслышали, удаляясь по одному из моих внутренних ответвлений.

– Машенька!

– Да, – отвечал Машенькин голос, от скорости становящийся тоненьким и пронзительным. До опережавших же он доносился, наоборот, медленным и тягучим.

«Отстает», – пронеслось у меня в голове.

– Ну, потерпи, миленькая!

«Ууууууу», – умчались вбок, и все оборвалось страшной тишиной.

Мне чудилось, что я качаю на руках прозрачную, беловолосую девочку. Потом оказалось, что их две. Удивительно похожие друг на друга. Они смотрели на меня снизу четырьмя широко раскрытыми немигающими глазами. Они были абсолютно голые, нисколько не стесняясь того. Они улыбались. Они были намного старше меня. Вполне взрослые девушки. Они переглядывались. Снова взглядывали на меня и улыбались. Я пригляделся – это был Санька. Он был один. Странно смуглого цвета и прямо-таки непереносимой красоты. Он томился. У меня перехватило дух. Он лежал с закрытыми глазами. Я чувствовал, как он постепенно истончается и проникает в меня. Мне стало жалко себя. Безумно жалко.

– Ну что ты? Что ты? – плакал я. Все вокруг остывало и застывало. Разные кусочки всевозможного всего спешили вернуться на свои места.

– Потерпи, – говорил я и терпел. Терпел.

Я открыл глаза.