Монстры Лавкрафта

Я узнал имена и описания завсегдатаев бара «Эйч», но вряд ли стану их расспрашивать. Перед уходом я сказал:

– Хорошо, Троспер. Я буду поблизости, возможно, зайду еще раз, проверить, не вспомнил ли ты что-нибудь еще. Держи двадцатку. Этого должно хватить на гроб.

7

От виски и адреналина я получил такой кайф, что, придя в фойе ранчо «Пчела», сразу свалился на плюшевый диван. Не такая уж страшная хозяйка борделя сняла мои перепачканные грязью ботинки и растерла мне ноги маслом. Эта мадам, этот фрегат в пурпурной одежде, которая представилась Октавией Плантагенет, угостила меня кубинской сигарой из вельветовой коробки. Она проворно отрезала кончик сигары необычным серебряным резцом. Затем подожгла ее и, усмехнувшись, с явным намеком засунула ее между своими пухлыми красными губами. Румянец на ее щеках усилился.

Ранчо «Пчела» расплылось в парах от кальянов и косяков марихуаны из Кентукки. Смуглый парень бренчал на своем ситаре, скрепляя союз декаданса Старого Света и изобилия новых рубежей. Здесь был изящный персидский ковер и прохладная латунь, но никакой фанеры – только полированное красное дерево и никакого дешевого стекла – только отборный хрусталь. Девушки были одеты в красивые платья, их блестящие темно-коричневые волосы были убраны наверх, а ресницы хлопали над сияющими, как самоцветы, глазами. Румяна, духи, блестки и чары – все это смешивалось в опьяняющем коктейле фальши и похоти.

Мадам Октавия вспомнила Хикса:

– Томми Маллен? Жалкий парень, да, с нервным расстройством. Платил исправно. И не был груб с девушками, если хотел сделать что-нибудь отвратительное. Это выносили только Лидия и Конни, но он не жаловался. Черт, да он не заходил уже целую вечность. Думаю, он вернулся на восток.

Я спросил насчет Виолетты. Октавия сказала, она освободится позднее, и предложила другую девушку. Я сказал, что подожду, и принял две стопки коньяка из бокала самого короля Георга. Коньяк был мягкий, и я не замечал, что пьянею, пока толпа хорошо воспитанных игроков, бизнесменов и синих воротничков среди красно-коричневых абажуров не умножилась, исказившись, словно в калейдоскопе. Ноты Брамса еще долго звучали у меня в голове после того, как коренастый игрок-австралиец в шелковом жилете подошел к бару, чтобы еще немного выпить.

Моя слава опережала меня. Кажется, что все, кто умел читать газеты, уже прочитали о моих подвигах в Пенсильвании. Они знали все – как я проник в Благотворительную ассоциацию рабочих, как помог двум десяткам экстремистов из этого кровавого союза отправиться на виселицу, дав необходимые показания. В зависимости от общественных убеждений люди считали меня то образцом общения и справедливости, то трусливым подлецом, от которого не стоило ждать ничего хорошего. По их улыбкам и насмешкам было ясно, кто какой точки зрения придерживался. Еще одной темой для разговоров стало и то, что я недавно изрешетил местного скотопромышленника в «Длинном стволе».

Октавия спровоцировала беспорядочное шествие ненастоящих господ, пожиравших глазами скандально известного Пинкертона, чистой воды бульдозера из Старых штатов.[22] Но дедукция – это метод для снобов в высоких цилиндрах и дорогих пальто. Меня кормили ноги и шестизарядный револьвер. Я отметелю твоего брата или подкуплю твою мать, если это будет необходимо, чтобы найти тебя и собрать своих железных человечков. Ходили сплетни, что я даже на Папу Римского могу покуситься. Что, по сути, было не большим преувеличением, поскольку меня никогда не впечатляло такое идолопоклонничество.

Затем последовала череда знакомств – Тэйлор Хэкет, очкарик, владелец бара «Эйч» и ранчо; Нортон Смит, который носил копию дорогого костюма и работал в сфере добычи золота; Нэд Кейтс, Боб Танни и Гарри Эдвардс, уважаемые инвесторы золотодобывающего предприятия Смита и Рута; все сияют и хохочут, оголяя зубы. Восточная триада. Я спросил у них, приняли ли они жертву Господина, но кажется, меня никто не понял, и мне пришлось уступить, а они натянули свои восковые улыбки. Хикс был одиночкой. Я на это надеялся.

После того как бокал опустел и вновь наполнился, как из рога изобилия, низшее сословие начало закругляться. В него входили: Филмор Кавана, журналист из газетенки какого-то маленького городка, которая недавно закрылась и оставила его без средств к существованию; Далтон Бамонт, помощник и нелюбимый двоюродный брат шерифа Мертага; Джон Браун, покрытый морщинами член городского управления, которому нравилось, когда сосут большие пальцы его ног и обмазывают перламутром прямо перед лицом бога и всеми остальными; Майкл Пирс, некогда популярный французский поэт, который теперь канул в неизвестность и шел к ранней смерти, судя по сильному кашлю и кровавым пятнам на расшитом носовом платке. И многие-многие другие. Я не стал даже пытаться сосредоточиться и просто старался пить, не расплескивая.

Они даже не разговаривали по-нормальному. Звуки больше походили на шум потревоженного улья. Я с трудом пробрался сквозь потоки людей в этом большом озере всеобщего тренькания…