Монстры Лавкрафта

– Чушь, – ответила она, и я понял, что она и правда молода. Если бы она не была беременна, я бы обвинил ее в том, что она все еще не в кровати, хотя детское время уже закончилось. Я думаю, ей было шестнадцать или семнадцать. Красавица болельщица. Но ее морщинки говорят о том, что она больше переживала о том, с кем встречается футбольный защитник Боб, или о том, как она сдаст тест по домоводству в следующую пятницу. – Насчет странных пристрастий – это чушь. Не хочется есть ничего странного. Я вот, например, вообще не хочу есть. Но приходится. Иначе начнешь разлагаться изнутри. Это как жить с ленточным червем – сколько бы ни съел, все равно чувствуешь себя голодным. Пло-о-од получает все лакомства.

«Пло-о-од», – так она произнесла это слово. Мне даже понравилось, как оно звучит.

– Так чего же хочет сейчас ваш пло-о-од?

– Чизбургер.

– Мы специализируемся на рыбе, мэм. Здесь нет бургеров. Я могу положить немного расплавленного сыра на рыбный пирог и завернуть его в булочку.

– Звучит ужасно. Но я возьму один, для мутанта…

Теперь пела Джули Лондон. «Лей по мне слезы».

– Ле-е-ей по мне сле-е-езы, ле-е-ей по мне сле-е-езы, ведь я по тебе их столько пролила-а-а-а… – в этой песне очень хорошая рифма.

Я кинул замороженный пирог на горячую тарелку и нашел немного не слишком старого сыра. Мы не храним такой сыр, у которого плесень считается достоинством.

– У вас есть алкоголь?

– А у вас есть паспорт?

– Черт. Как получается, что ты можешь залететь на пять лет раньше, чем тебе будет разрешено покупать алкоголь в этом штате?

Лед в пироге трескался и шипел. На заднем фоне пела подавленная Джули. Тяжелая у нее, по-видимому, была жизнь.

– Не я устанавливаю правила.

– Я не напьюсь. А вот пло-о-од – да.

– Он тоже не достиг совершеннолетнего возраста, мэм.

– Он среднего рода. Мне делали узи.

– Простите?

– Имбирный эль…

– Хорошо.

– …и добавьте туда стопку чего-нибудь крепкого.

Я сдался и нашел ей скотч. Его не так часто заказывают. Шотландский горец на этикетке уже поблек, а из-за желтых капель, стекающих по его щекам, казалось, что он болел проказой. Я налил виски на дно стакана, а затем добавил туда эль. Она быстро выпила его и заказала еще одну порцию. Я налил еще и перевернул пирог. Мне бы хотелось сказать, что он пах аппетитно.

– Я не замужем, – сказала она. – Мне пришлось бросить школу. И в колледж я уже не пойду. Возможно, это был мой единственный шанс выбраться из Инсмута. Теперь придется жить впроголодь. Вы, должно быть, частенько слышите подобное.

– Не особенно. Сюда нечасто кто-нибудь заходит. Я думаю, в следующем году это место уже не будет работать круглосуточно. Все старые посетители утонули или еще чего. Это энтропия. Все постепенно сходит на нет. Этого следовало ожидать.

Я расплавил сыр и передал ей эту рыбно-сырную булочку. Казалось, она ее не сильно интересует. Я заметил, что она сложила кучу четвертаков в небольшую башню на барной стойке. Она регулярно скармливала их музыкальному автомату.

– Это песня про меня, – сказала она. Это была Розмари Клуни «Ты воспользовался мной». – И этот ублюдок именно так и сделал.

Она была любительницей поговорить, я понял это с самого начала. После полуночи сюда заходят только болтуны и люди, погруженные в мрачные думы. Мне даже не нужно было ничего говорить, но если бы я совсем молчал, то в ее рассказе получались бы паузы.

– Ваш парень?

– Да. Чертова амфибия. Он должен быть здесь. Мы договорились о встрече.

– Что же будет с ребенком?

– Кто знает? Некоторые парни и не люди вовсе.

Она отодвинула тарелку и потыкала булочку. Я ее вполне понимал: я бы тоже не стал это есть. Мюррей никогда не спрашивал, умею ли я готовить.

– Смотрите, огни… – она имела в виду морское сияние. Это местный инсмутский феномен – зеленоватое свечение прямо над мелководьем. Все удивляются, когда впервые их видят. – Он скоро придет. Сделайте еще один имбирный эль.

Я дал ей бокал. На этот раз она выпила его медленнее. Капитан Ахаб безумно смотрел на меня с мягкой обложки книги, одержимый своим белым китом. Сумасшедший ублюдок. Я бы посмотрел на него в каком-нибудь ток-шоу с активистами Гринписа.

С пляжа что-то надвигалось. Девушка поерзала на табуретке, неловко ограждая свой живот от края барной стойки. Так или иначе, она казалось не слишком заинтересованной.

– Это он.

– Он тут все намочит.

– Так и будет.

– Ну и ладно. Уборкой здесь занимаюсь не я. Это делает парень, который работает в дневную смену.

Теперь запел Синатра. Самый главный певец. «Без четверти три…»

– Здесь только я и ты, – произнес я под музыку мэтра. У девушки была глуповатая, кривая, болезненная улыбка. Зубной камень.

Дверь распахнулась, и он проковылял вовнутрь. Как можно было догадаться, выглядел он не очень. Ему потребовалось немало времени, чтобы пройти до стойки. Он тяжело дышал. Нелепо волочась, напоминал Чарльза Лоутона в роли Квазимодо. Было понятно, что она в нем нашла. За ним тянулся тонкий влажный след. К тому моменту, когда он добрался до барной стойки, она допила свой эль.