Куган обнаружил, что ему внезапно стало очень не хватать воздуха, руки с железными пальцами сдавили его дыхательное горло.
У забора снова был Слоат... потом это был уже не Слоат, а Фрэнки МакГрат, ухмыляющийся, как фетишистский череп в хижине бокора[36], глаза огромные и канализационно-темные, как токсичные нефтяные пятна. Куган видел себя тонущим в них, словно мастодонт, которого засасывают чернильные глубины. Еще один порыв ветра заставил что-то вдалеке звенеть, как ветряной колокольчик, обвешанный белыми отполированными костями младенцев. Это было внезапное воспоминание о черной смерти, засевшее в нем до мозга костей.
Потом снова Слоат, просто Слоат.
- Кого он тебе показал? – спросил Чи-Чи. - Я не знаю, что это, Куг. Но он может загипнотизировать тебя как змея. От этого парня жди беды. Заставляет тебя видеть то, чего нет. Посылает сны и всякое дерьмо в твою голову. Он делал это со мной. Спроси об этом Луиса. Луис кое-что знает. Он тебе расскажет.
Если бы Чи-Чи сказал что-то подобное, когда они были в "Теплице", Куган бы рассмеялся. Чи-Чи действительно никого не боялся. Но Слоат так взвинтил его, заставил сейчас напрячься, как многих из них.
- В чем его фишка? Как он это делает?
Чи-Чи вытер пот с лица.
- Я не знаю, чувак. Зависит от того, кого ты спросишь. Некоторые из этих парней думают, что он ведьма, колдун или что-то в этом роде, - Чи-Чи покачал головой. - Я не заморачиваюсь по поводу этой ерунды. Но я знаю одну вещь. Те двенадцать, которых мы потеряли ночью... Слоат
Куган просто сидел там, затягиваясь сигаретой, с белой кашицей внутри, понимая, что эта тюряга, в которой он оказался, не похожа ни на одну другую, которую он когда-либо знал.
Федеральное Исправительное Учреждение Гриссенберг было федеральной тюрьмой строгого режима, где содержались худшие из худших: наркоторговцы и заказные убийцы, психопаты и бандиты, солдаты мафии и серийные убийцы, террористы, расисты, душевнобольные и безжалостные хищники всех мыслимых мастей. Это была яма. Дарвинизм в его самом вырожденном виде: выживает не только сильнейший, но и самый грязный, подлый и бешеный. Свалка, где обитали татуированные монстры с мертвыми глазами, которые постоянно патрулировали двор в поисках слабаков для эксплуатации и жертв для мучений.
На вершине невысокого холма возвышался готический мавзолей, выкрашенный в серый цвет сумасшедший дом, окруженный высокими стенами из надгробий. За этими стенами на протяжении полумили в любом направлении не было ничего, кроме аккуратно подстриженных полей (если бы арестант сбежал, спрятаться ему было бы негде), а за ними - лишь на мили непроходимых темных лесов. В радиусе пяти миль не было даже города. В стенах тюрьмы находились здания тюремной промышленности, лазарет (известный как "Ферма трупов"), административное крыло, часовня и прямоугольник, образованный бетонными тюремными блоками, которые снаружи выглядели как унылые серые монолиты, а внутри - как сложенные ярусами обезьяньи клетки[37]. Внутри этого прямоугольника находился двор с твердым грунтовым покрытием, которое каждую весну превращалось в грязь. Круглый год его патрулировали охранники с настороженными глазами, которые с подозрением и часто с опаской наблюдали за старыми быками и за теми, кто считает каждый день до конца своего срока, но особенно за представителями банд: АБ (Арийское братство), Ямайские отряды, Мексиканская мафия, Черные округа Колумбия и различными байкерскими группировками, такими как "Ангелы ада", "Монголы" и "Вне закона".
Это был Гриссенберг.
Это была тюряга.
Еще три побега. Начальник тюрьмы Шинс не мог в это поверить. Он проработал в Федеральном бюро тюрем двадцать семь чертовых лет и за все это время видел всего три успешных побега, а теперь, всего за неделю, их произошло целых пять. Таким образом, за последний месяц их была уже дюжина.
Нет, нет, он не собирался туда ехать. Оставьте эти безумные мысли говнюкам за решеткой; он был выше всего этого. Он должен был быть выше всего этого.
ФБТ[38] прыгал вверх и вниз на его волосатой заднице, и он отплачивал ему тем же, прыгая на задницах, начиная с капитана Гетцеля, его лейтенантов, и заканчивая каждым чертовым надзирателем. И он говорил им всем одно и то же:
- Это неприемлемо, это, блядь, неслыханно, и лучше бы, блядь, разобраться с этим, иначе многие офицеры исправительных учреждений будут скоро жарить гамбургеры в "Микки, мать его, Ди"[39].
Гетцель попытался образумить его.