Читаем Монстры у порога. Дракула, Франкенштейн, Вий и другие литературные чудовища полностью

А кто такой я? Я не знал, как и кем я был создан; знал только, что у меня нет ни денег, ни друзей, ни собственности. К тому же я был наделен отталкивающе уродливой внешностью и отличался от людей даже самой своей природой. Я был сильнее их, мог питаться более грубой пищей, легче переносил жару и холод и был гораздо выше ростом. Оглядываясь вокруг, я нигде не видел себе подобных. Неужели же я – чудовище, пятно на лице земли, создание, от которого все бегут и все отрекаются?

Если в некоторых кинематографических воплощениях Франкенштейн становится настоящим монстром, то у Мэри Шелли это драматически сложный персонаж с неоднозначной судьбой.


Обложка издания 1882 г.

Shelley, Mary Wollstonecraft. Frankenstein, or The modern Prometheus. London: G. Routledge and Sons, 1882


Итак, кто же является монстром? В какой-то момент становится понятно: тот, кто совершает одну ошибку за другой. Это Виктор. Мало того что он создает существо, выпускает его, так еще и уходит от ответственности. Каждый раз, когда я перечитывал роман, меня поражало совершенно неправдоподобное, ужасно инфантильное бездействие Виктора. Существо убивает его брата Уильяма – вся вина ложится на служанку Жюстину, и ее казнят. Существо убивает Элизабет, невесту Виктора, во время брачной ночи – он опять молчит. Какая у него отговорка? Виктор все время считает, что ему никто не поверит. Он повторяет как мантру: «Да, я думал всем рассказать, но кто бы мне поверил, поэтому я продолжал хранить молчание».

Теперь уже я, автор книги о монстрах, понимая все условности и намеренно прикидываясь немножечко наивным читателем, задаю Виктору вопрос: «Почему не поверят? Попробуй, объясни другим, ведь ты создал существо и располагаешь всеми доказательствами этого!»

Здесь, мне кажется, работает любопытный феномен, который можно назвать приостановкой доверия. Виктор совершенно утратил ощущение, что он виновен, и именно это показывает нам Шелли. Именно это заблуждение приводит его каждый раз ко все более катастрофическим последствиям. Существо продолжает убивать. Виктор молчит и не хочет признать своих ошибок. Да, после того как погибает его невеста Элизабет, он дает клятву во что бы то ни стало уничтожить существо. Погоня за ним приводит его на Северный полюс. В финале романа мы видим истощенного Виктора на корабле экспедиционера Уолтона. Не в силах продолжать погоню, ученый умирает на руках у капитана. А почему? А потому что он совершил фатальные ошибки, которые привели к череде катастроф и убийству самых близких людей.

Что стоит за фигурой монстра?

Давайте попробуем разобраться, что еще, помимо сказанного, стоит за фигурой Франкенштейна. Теперь его уже так можно назвать, потому что он из безымянного существа превращается в существо, которое получает фамилию своего создателя. Они как бы сливаются в одно целое. Мы понимаем, что доктор Франкенштейн неотделим от своего создания. Из-за совершенных ошибок он намертво привязан к нему и обречен нести этот крест до конца своих дней.

Что символизирует существо? Прежде всего саму человеческую природу. Это самая банальная, но в то же время парадоксальная мысль, потому что, конечно, мы воспринимаем существо не как человека. Однако сам текст романа кричит нам его устами: «Очнитесь, я такой же, как и вы, я такой же человек, просто у меня уродливое лицо; да, я крупнее, я больше двух метров, но внутренне такой же, как и все люди». За этим существом стоит сложная диалектика красоты и уродства. Не столько от него, сколько от тех, с кем он общается, зависит, в какой пропорции уродливое и прекрасное будут в его образе сосуществовать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука