Монстры всегда возвращаются!

Входная дверь со скрипом отворилась. Наверху, в спальне, послышался шорох и топот – ее питомцы разбегались по своим убежищам. Дивный Граф, по-прежнему висевший у нее на запястье, мелко задрожал. Ляля накрыла ладонью его колотящееся сердечко. Жалко, что в программе «Rosetta Stone» нет курса звериного языка, и она не может сказать своим друзьям, чтобы они успокоились! Ее отец, конечно, кусается, но все-таки больше лает. А кроме того, они его не интересуют. Его вообще не интересует никто и ничто, кроме его работы. А она тут век за веком пытается до него достучаться, произвести впечатление…

Дверь с грохотом захлопнулась.

Послышались шаги. Озарение налетело на Лялю с размаху, как беспорядочно мечущаяся летучая мышь. Как сказал кто-то старый и мудрый: «Подумай, а так ли он тебя любит?» Может быть, все дело в этом? А если так – почему бы не высказать все, что у нее на душе? На данный момент ей терять нечего – кроме победы в конкурсе.

Дивный Граф сорвался и улетел прочь, его розовая нарощенная челочка оторвалась и упала на ковер. Ляля наклонилась, чтобы ее поднять, но встретилась с острым носком отцовской туфли. Отец растер искусственную челку, как сигаретный окурок. «Вот это облом!»

– Как ты посмела бросить мне вызов?! – прошипел он, грозно глядя на нее.

Ну что ж, зато он наконец-то здесь, не в HD, а в 3D! Он дышит тем же воздухом с дымком от камина, что и она. Они впервые общаются в гостиной без помощи экрана. Осознав это, Ляля невольно улыбнулась. От этого он взбесился.

– Я – главный! – взревел он, оскалив клыки. – И когда я тебе приказываю что-то сделать, ты должна выполнять! И вообще, я твой отец!..

«Ха!»

– По укусу, – пробормотала она, – но не по крови!

В коридоре ахнули. Потом чихнули.

Влад подслушивал. Но мистеру Д и Ляле было не до этого. Они застыли неподвижно, и брошенная ею фраза носилась по комнате, как порыв ледяного ветра.

Воспоминания… Мучительный голод. Холод и сырость. Чьи-то руки несут ее сквозь метель… алые капли падают, оставляя цепочку следов на снегу. Кашель раздирает грудь, отдается во всем теле… снова кровь… вверх по лестнице… Становится теплее. Серебристый лунный свет исчез. Они поднимаются навстречу теплым оранжевым отблескам. Ее кладут в постель. Пахнет монетами и соленым потом. Простыни, еще недавно шелковистые и гладкие, пропитываются потом. Рядом стонет мать, зовет Лауру… Она хочет ответить: «Мама, я тут!», но говорить слишком трудно… Мистер Д твердит, что Лаура здесь… Смертельная усталость… последний вздох матери… она безмолвно умоляет ее не уходить… Мистер Д вбегает в комнату… зовет мать по имени… «Алина, Алина, Алина!» – обнимает ее, как будто она не простая служанка… как будто он – не румынский аристократ… Врач объявляет, что слишком поздно… Плечи мистера Д трясутся… он говорит, что мог бы ее спасти, что опоздал из-за проклятой метели… Врач говорит, что девочка тоже долго не протянет… Мистер Д склоняется над ней… откидывает в сторону ее потные волосы… Страшная боль пронзает шею… давит, парализует… тьма… а потом – новый день. К ней вернулись силы. Матери больше нет. А она почему-то может думать только об одном: поскорее вонзить свои странные, острые зубы в кусок сырого мяса.

Ляля сморгнула набежавшие слезы.

– Зря ты меня тогда спас!

Он налил себе стакан пятисотлетнего виски.

– Тебе не нужна была дочь, это же очевидно!

– Чушь! – Он с размаху опустил хрустальный стаканчик на полированный столик черного дерева.

– Подставочку возьми! – возопил Влад.

Мистер Д не обратил на него внимания.

– Попросил бы мистера Штейна, он бы собрал тебе робота! Который делал бы все, как ты скажешь. А то ты…

– Мне не нужен робот! – перебил отец. – Но не нужна мне и непочтительная клычонка, которой ничего в жизни не надо, которая ни к чему не стремится…

Ляля топнула ногой.

– Ах, это я ни к чему не стремлюсь? Да благодаря мне школа Мерстон вошла в число финалистов – трех лучших во всей Америке! И все это сделала я, я!

Ляля била себя в грудь, точно орангутан, отчаянно стараясь, чтобы отец наконец-то ее увидел.

– И что это такое – «клычонка»? Такого и слова-то нет!

Он поднес стакан к губам, отхлебнул маленький глоток янтарного напитка.

– В школе Рэдклиф тебе будет хорошо.

Ляля намотала на палец прядь волос и дернула изо всех сил.

– Да откуда ты знаешь, что для меня хорошо? Тебя же даже дома никогда не бывает! И даже когда ты дома, тебя все равно что нет, только хуже, потому что ты здесь, но ты меня не замечаешь!

Оттого, что Ляля произнесла это вслух, она как бы заново это осознала, и боль пронзила ей грудь.

– Я даже понятия не имела, что ты собираешься открыть школу! Я ничего не знала! Ты понимаешь, как это унизительно?

– Ну, так ведь и я ничего не знал о вашем дурацком конкурсе! – отпарировал он.

– Он не дурацкий! – рявкнула Ляля. – Он, между прочим, общенациональный! И я пыталась тебе все рассказать, а ты… ты ничего не слушал… а я…

Ей сдавило горло.

– Я-то думала, ты будешь мной гордиться! Я только ради этого в него и ввязалась!

– Я буду тобой гордиться, когда ты перестанешь тратить время на своих подружек и начнешь всерьез заниматься…