Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Пора описать сам дом, хрупкий и уязвимый при всей его концептуальной вечности. Центральная и основная часть domus — это кухня, или фоганья, к стропилам которой, чтобы до них не добрались кошки, подвешены окорока; соседи, включая такую достойную женщину как Алазайса Азема, совершенную простушку, хотя ее и величают госпожой, заходят сюда занять огня, того драгоценного огня, что закрывают вечером во избежание пожара, который превратил бы осталь в пепел (I, 307, 317). За огнем смотрит работница, или focaria, — «домохозяйка», как называют сожительниц кюре в паларском диоцезе[82]{85}. Однако мужчина не оставляет поддержание огня целиком и полностью женским заботам: он колет дрова, frangere teza. Вокруг очага выстраивается целая батарея кухонных принадлежностей: глиняных горшков, сковородок, ковшиков, кувшинов, мисок, иногда расписных. Всего этого, как правило, оказывается недостаточно, особенно металлической утвари; нехватка восполняется классическим для Монтайю способом — одолжить у соседа[83]. Недалеко от очага находятся стол и лавки для еды и посиделок; при рассаживании очень часто, пусть и не всегда, происходит достаточно строгое распределение по полу и возрасту, как еще совсем недавно это было принято в Нижнем Лангедоке и на Корсике. Пастух Жан Мори, сын крестьянина из Монтайю, рассказывает по этому поводу об одном ужине в отцовской фоганье [foganha] — не совсем обычном ужине, поскольку туда был приглашен «совершенный» Филипп д’Алейрак: Дело было зимой. Монтайю покрыл толстый слой снега. Мой отец» Раймон Мори, мой брат Гийом, еретик Филипп д’Алейрак и Гийом Бело (зашедший по-соседски) ужинали за столом. Я, другие мои братья, моя мать и сестры, мы-то ели, сидя у огня (II, 471). Кухня, как об этом говорит наш источник, это дом в доме, domus в остале, где едят, умирают, еретикуют, передают друг другу тайны веры и деревенские сплетни (I, 268—269). Как раз в то время, — рассказывает Раймонда Арсан, служанка из дома Бело, — Бернар Клерг (байль, брат кюре) захаживал в дом Раймона Бело и говорил с его мачехой Гийеметтой Бело в доме, что называют кухней (in domo vocata la foganha), и всякий раз они меня отсылали, чтобы я не слышала их беседы (I, 372).

Таким образом, самый частный, внутренний дом, называемый фоганья, оказывается вставленным в более обширный дом, называемый осталем, точь-в-точь как маленькая матрешка в большую.

В кухне можно и спать, однако спят — и гораздо чаще — на кроватях, расположенных в окружающих кухню комнатах или на верхнем этаже (solier). Занимает ли дом Монтайю достаточно пространства на своем обширном горном участке? По крайней мере, он представляется более просторным, чем весьма скромных размеров дом в Бургундии, досконально обследованный Песеэом и Пипоннье[84].

По-видимому, было бы не так сложно восстановить путем специальных раскопок план средневековых домов Монтайю, остатки которых еще можно разглядеть у подножия крепости. В ожидании подобного исследования некоторые тексты предоставляют нам информацию о расположении комнат. В Айонском Праде (деревня, полностью аналогичная Монтайю ввиду соседства участков и близости образа жизни) дом Пьера Мишеля описан его дочерью Раймондой. В погребе нашего дома было две кровати, в одной спали мои отец с матерью, а в другой — один приблудный еретик. Погреб примыкал к кухне, откуда в него вела дверь. На верхнем этаже, над погребом, никто не спал. Я и мои братья спали в комнате, что по другую сторону от кухни, кухня была, стало быть, как раз между комнатой для детей и той, где спали родители. Наружу из погреба также вела дверь, прямо на молотильный двор[85].

Именно в таком «погребе» (sotulum), где стояли вперемешку кровати и бочки, Беатриса де Планиссоль, жившая тогда со своим вторым мужем Отоном де Лаглеэ, последний раз занималась любовью с пришедшим к ней под чужой личиной кюре Клергом из Монтайю. В это время ее служанка Сибилла Тессейр, землячка и сообщница своей хозяйки, сторожила у дверей погреба, где Беатриса соединяла свое тело с телом священника между двух бочонков.