Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

— Завтра кюре к тебе зайдет, чтобы передать вызов в Каркассон, где Инквизитор сообщит тебе приговор к тюремному заключению. Кюре велел сказать, чтобы ты нашла причину не спешить в Каркассон; а потому ложись завтра в постель и скажись больной; говори, что упала с лестницы и притворись, будто у тебя все переломано. Иначе быть тебе в тюрьме.

И вправду, на другой день, когда кюре пришел со свидетелями, я была в кровати и сказала ему:

— Я упала с лестницы. У меня все переломано!

Вот как он нашел мне оправдание!

Это благородство Пьера Клерга не предотвратит осуждение Гийеметты Бене на вечное заключение, кандалы, хлеб и воду впоследствие (I, 534). Но в тот момент оно как-никак предоставляет женщине, свойственнице Бело, которые приходятся свойственниками Клергам, двенадцать лет жизни на свободе; таким образом, кюре время от времени нарушает требования инквизиции, представителем которой в деревне он тем не менее является. Не лучший ли это способ выступать в роли защитника и поддерживать свое могущество? Мнение пастуха Пьера Мори, осужденного и преследуемого всеми возможными властями, на этот счет однозначно: Да коли б кюре Монтайю захотел меня сцапать, он бы это сделал давным-давно! Он как-то пришел собирать десятину в дом моего отца и увидел меня там, и говорил со мной, а ведь не велел арестовать[113].

Скомпрометированные некогда своим катарством, Клерги составляют тот самый domus на «тучных мулах» (II, 58) и при толстой мошне, который сумел в течение долгих лет «оставаться при своих» и добиваться того же для друзей; но, в конце концов, они проиграют эту опасную игру.

Власть дома Клергов в деревне предполагает сложные, неоднозначные отношения с местными крестьянами: семья стремится выглядеть стоящей гораздо выше, чем все domus мужичья, населяющего округу. Впрочем, все и завершается ссорой Клергов с остальными семьями. Когда я была больная в Вариле, — рассказывает Беатриса де Планиссоль, — кюре пришел меня повидать. Он сказал мне:

— Всех людей из Монтайю я крепко держу на крючке благодаря инквизиции.

Тогда я возражаю ему:

— Как случилось, что вы преследуете добрых христиан (еретиков), тогда как раньше вы их столь любили?

— Я не изменился, — ответил мне кюре. — Я по-прежнему люблю добрых христиан. Но я хочу отомстить мужичью из Монтайю, которое меня оскорбило, и я буду мстить так, как только смогу. А потом уж я сумею договориться с Богом (I, 239).

Слово «крестьянин», или «мужичье» (rusticei), считается в Монтайю оскорблением, — а между тем в деревне живут лишь пастухи и земледельцы. Один умирающий из Айонского края, желая оскорбить священника, который принес ему причастие, величает его именно в этом стиле подлым вонючим мужиком (I, 231). Говоря в своей беседе с Беатрисой о своих земляках из Монтайю как о мужичье, кюре хочет одновременно очернить их и противопоставить своей собственной семье...

Пустая трата времени! Domus Клергов связан с другими domus прихода тысячью нитей, он плоть от их плоти. Клергов тесно соединяют брачные связи, или двоюродное родство, или и то и другое сразу, с семьями Бене, Бело, Рив, Марти, Лизье, Фор. И не будем забывать о «мимолетных связях», в которых были замечены разные лица мужского пола из семьи Клергов, весьма активные в этом отношении; в их число входит, всегда первый и в этом деле, как и во всех других, сам кюре Пьер. Чуть не все женщины Монтайю, от самой горемычной до вдовы шателена, прошли через это: они любили и ценили Клергов, вычесывали у них вшей[114]. Эти кровные, брачные и любовные связи обеспечили семье, в период ее расцвета, а потом заката, столь необходимые поддержку и сообщничество. Что не исключало в дальнейшем жестокой вражды и конфликтов с некоторыми domus, как, например, с домом Бене, несмотря на то, что он косвенно связан с Клергами благодаря серии браков.