Монтана. Наследие Греха

Он протянул руку к Лапину. Тот, нахмурившись, вытащил из кармана связку и бросил ее Монтане. Паша сорвался в сторону припаркованной у здания машины. Я хотела остановить его или поехать с ним. Все, что угодно, только не оставлять его одного, в таком состоянии. За несколько метров до автомобиля он пикнул сигнализацией, и тут же раздался взрыв. Он был таким громким, таким оглушительным. Все тело вдруг стало немым. Я упала на землю, что-то тяжелое придавило меня сверху. Только когда постаралась выкарабкаться и встать, я поняла, что это Лапин.

Превозмогая боль, я подняла голову и посмотрела на машину. Она пылала, словно огромный костер из дров. В нескольких метрах от нее совершенно неподвижно лежал Монтана.

— Паша! — закричала с ужасом. Я снова попыталась встать. Мне нужно было к нему! Как можно быстрей!

Глава 26

Они не давали мне увидеться с ним. Чертовы врачи! Сначала затянули меня в машину скорой, делали кучу ненужных манипуляций, в то время как я была абсолютно здорова! Я плакала. Я умоляла их пустить меня к нему, но они не пускали. Более того, я не знала, жив ли он.

Меня положили на каталку, везли куда-то, крепко удерживая мои руки и тело. Я кричала, я пыталась вырваться, я ненавидела их всех! Почему?! Почему они не дают мне встретиться с ним?!

Мне сделали рентген, сказали, что у меня перелом руки, наложили гипс и оставили в палате. Мое сердце разрывалось на куски, они были невероятно жестоки, держа меня в полном неведении.

Я кричала громко, до хрипа, пока совсем не обессилела. Мне вкололи что-то. Наверное, успокоительное. Меня вдруг сковала дикая слабость и глаза стали закрываться. И когда я уже балансировала на грани сна и реальности, дверь палаты открылась. Я услышала голос отца. Слышала, но сил подняться и посмотреть на него не было.

Папа был зол. Он ругался на врачей. Спустя несколько мгновений я почувствовала прикосновения его рук. Распахнула глаза — их нещадно резало от слез.

— Па-а-ап, — прохрипела, с огромными усилиями приподнявшись на здоровом локте. Папа окинул меня тревожным взглядом, его глаза задержались на моем гипсе.

— Морковка, девочка моя, — он обнял меня, а я, уткнувшись в его плечо, так горько расплакалась. Схватилась за ткань его футболки, рыдала, изливая всю боль и страх.

— Па-а-ап, скажи, что с ним? Скажи мне! — я смотрела в его глаза с мольбой. Я знала, отец не доволен моим общением с Монтаной, но разве он не поможет мне? Разве допустит, чтобы эта боль продолжала терзать?

— Пап, скажи мне что он жив. Пожалуйста, скажи-и-и-и!

Он нахмурился. На его лице исказилась мука. Мои слезы никогда не давались ему легко.

— Я не знаю ничего, Соня, — голос отца дрожал, он судорожно прижимал меня, зацеловывая мои волосы.

— Па-а-ап, я прошу скажи, что с ним.

Папины руки больше не держали меня. Он вдруг поднялся с койки, и, убрав одеяло в сторону, осторожно поднял меня на руки.

— Идем и узнаем, — проговорил он. — Чего рыдать зря?

Папа был зол. Хоть и не подавал признаков, но я видела, как он напряжен. Он вынес меня в коридор и подошел к стойке медсестры.

— Что вы делаете? Девушке нужно оставаться в палате! — взвилась она, когда подняла на нас глаза.

— Морковка, как зовут его, напомни? — он повернулся ко мне и спросил спокойно, словно и не слышал ругани медсестры.

- Греховский Павел Германович.

Он кивнул. Повернулся к медсестре. Она уже позвала охранника. Тот пытался схватить папу за руку.

— Руки убрал, еще раз тронешь меня, пожалеешь, — зарычал на мужчину. Тот был высокий и крепкий, но папа выглядел настолько злым, что охранник не стал с ним спорить.

— Греховский Павел в какой палате. — повторил отец, напряженно глядя на медсестру.

Она продолжала стоять на своем.

— Я сейчас полицию вызову.

— Вызывай, но сначала скажи где этот парень, иначе будет за что вызывать.

— В триста пятой.

Ничего больше ей не сказав, отец понес меня по коридору к его палате.

Она была практически пустой. Как только мы зашли, я принялась судорожно искать его.

Паша лежал на кровати. Его глаза были закрыты, а руки перемотаны, на щеке и на лбу пластыри. Его лицо было в жутких гематомах. Я всхлипнула от ужаса, когда увидела его, таким.

— Тише, не плачь, живой он, видишь, — сказал приободряюще отец.

Папа одной рукой подвинул стул и осторожно усадил меня на него. Услышав нас, Паша открыл глаза.

— Па-а-аш, — сорвался с губ стон. Я потянулась к нему здоровой рукой. Это такое облегчение — знать, что он живой. Неописуемое счастье накрыло меня. Я сидела и улыбалась, а по лицу текли слезу. Паша повернулся ко мне. Его пальцы так крепко сжали мои руку, но несмотря на боль, я и не думала разрывать с ним контакт.

— Сильно пострадала? — прохрипел он, нахмурившись. Паша сканировал меня взглядом.

— Нет, врачи сказали, что перелом, но это ерунда. Паш, как ты? Что врачи говорят?

— Ерунда, не стоит внимания — он вдруг посмотрел куда-то поверх моей головы. Увидел отца.

— Тебе не стоило этого делать, — сказал папе. Отец подошёл и остановился рядом со мной.