Монтаньяры

26 июня шесть полков получили приказ разместиться в окрестностях Парижа, а 1 июля такой же приказ был отдан десяти другим полкам. Срочно перебрасывались наемные швейцарские и немецкие полки: французским гвардейцам король Франции уже не доверял. Национальное собрание 8 июля выразило королю беспокойство по поводу переброски войск. Король ответил издевательским советом Собранию перенести свою работу в провинцию, но прекратить сбор войск отказался. 11 июля король смещает Неккера и других министров — противников применения силы. На их места назначаются крайние контрреволюционеры. Все восприняли эту смену правительства как объявление гражданской войны.

БАСТИЛИЯ

Разогнать Учредительное собрание не составляло никакого труда, если бы не Париж. В столице многое внушало тревогу. Всего можно было ждать от голодных обитателей рабочих предместий. Никогда еще на протяжении всего века хлеб не стоил так дорого, как сейчас, в июле 1789 года. За неделю до открытия Генеральных Штатов санкюлоты Сент-Антуанского предместья, возбужденные сомнительными слухами о неосторожных словах фабриканта Ревельона, яростно громили его бумажную фабрику. Войскам пришлось перестрелять больше сотни отчаявшихся санкюлотов. Унося несколько сотен раненых, они укрылись в своих трущобах. Стало ясно: достаточно искры, чтобы вспыхнул пожар мятежа. Невозможно надеяться и на солдат-французов.

В казармах королевской лейб-гвардии открыто заявляют, что не будут стрелять в народ. Но даже состоятельные парижане, не страдающие от голода, настроены слишком опасно. Еще недавно, во время выборов в Генеральные Штаты, они казались равнодушными и спокойными. Лишь часть избирателей вообще приняли участие в выборах. Но сейчас всех словно охватила лихорадка. Выборщики депутатов, давно выполнившие свою задачу, по-прежнему собираются и заседают, затевая опасные дела. Они хотят вооружиться, создать отряды милиции, а затем занять Ратушу и заменить королевских чиновников выбранным ими комитетом. Сад Пале-Рояль с его магазинами, лавками, ресторанами, кафе, игорными заведениями из места развлечения стал мятежным очагом. Там непрерывно идут собрания, звучат бунтарские призывы, и все, что происходит в Версале, в Учредительном собрании, вызывает немедленный отклик в Париже. Ясно, что разгон Учредительного собрания может вызвать взрыв.

Теперь король возлагает надежды на новое министерство барона Бретейля. «Если понадобится сжечь Париж, — заверил он, — сожжем и Париж». Так же настроен и военный министр маршал Брольи. Он считает, что, установив надежный контроль в Париже, можно легко будет либо разогнать Учредительное собрание, либо добиться его безропотного послушания. Иностранные полки постепенно окружают Париж. Они уже входят в город, заняли Марсово поле…

В Париже, и без того охваченном волнением и тревогой, в воскресенье около полудня узнали об увольнении Неккера. Хотя этот швейцарский банкир практически не сделал ровно ничего для революции, имя его окружено ореолом, созданным молвой. Просто вблизи трона нет никого другого, о ком бы знали что-либо хорошее. И его удаление восприняли как явное осуществление опасного аристократического заговора. Ясно, что завтра королевские войска вступят в Париж и парижане будут отданы на расправу иностранным наемникам! Слухи тем более легко принимают на веру, что есть уже свидетели, своими глазами видевшие продвижение войск. В этот жаркий солнечный воскресный день улицы полны народа. Тревожные известия быстро возбуждают толпу. Все устремляются к Пале-Роялю, к этому форуму революции. В разных местах сада кричат сразу несколько ораторов, забравшихся на тумбы, на столы и стулья уличных кафе. Из всех пылких, порой бессвязных, но искренних и страстных речей наибольший эффект имеет речь молодого адвоката Камилла Демулена. Вскочив на стол с пистолетом и шпагой в руке, в шляпе, украшенной зеленым листом, символом надежды, он кричит:

— Граждане! Я только что из Версаля. Нельзя терять ни минуты. Неккер уволен! Эта отставка — то же самое, что колокол Варфоломеевской ночи для патриотов! Этой ночью батальоны швейцарцев и немцев придут с Марсова поля, чтобы нас перерезать. У нас остается один шанс — прибегнуть к оружию!

Призыв к оружию подхватывают тысячи уст. По примеру Камилла Демулена, на шляпы прикрепляют зеленые листья. Впрочем, вскоре выясняется, что зелень — цвет графа д'Артуа, брата короля. Через несколько дней утверждается постоянный революционный символ — сочетание трех цветов: красного и синего (цвета герба Парижа) с белым, королевским цветом. Ведь еще никто не помышляет о республике, о свержении короля, который, конечно, просто обманут дурными советчиками.

Между тем толпа бурлит. Наиболее энергичные бросаются на поиски оружия. Громят оружейные лавки. Врываются в оружейную палату дворца Тюильри, где хранится старое парадное оружие. Там обнаруживают несколько разукрашенных пушечек, подаренных Людовику XIV королем Сиама. Захватывают бочонки с порохом, найденные на барже, стоящей у берега Сены.