Монтаньяры

Гужон, самый молодой из них (29 лет), интеллигент и поэт, пылкий, обаятельный человек. В Конвенте он заседал мало, почти все время проводил в миссиях, энергично организуя победу революционных армий. Также действовал и Бурботт (32 года), который прославился подвигами в Вандее и на фронтах. Прямодушный, смелый, бескорыстный, он снискал особую любовь исключительной мягкостью характера. Именно он предложил 1 прериаля отменить смертную казнь. Обаятельнейшим человеком был Жильбер Ромм (45 лет). Широкообразованный ученый и мыслитель, трудолюбивый и скромный, он предъявлял к людям высокие нравственные требования. До революции он прожил пять лет в России, где служил воспитателем молодого графа Строганова, вращался в высших кругах русской аристократии, встречался и беседовал с Екатериной II. В Конвенте Ромм принадлежал к монтаньярам-труженикам, редко появлявшимся на трибуне и проводившим все время либо в миссиях по борьбе с контрреволюцией, либо в кропотливой законодательной работе. Он остро сознавал исторический долг Революции перед народом, сделавшим для нее так много и получившим так мало. Субрани (42 года), близкий друг Ромма, выходец из старинной знати, бывший королевский офицер, Дюкенуа, монах до Революции, покинувший монастырь для беззаветного служения Революции, адвокат Дюруа; были по своим качествам достойны своих героических товарищей. Они вошли в историю как «последние» из монтаньяров, хотя к моменту роспуска Конвента в нем еще было полтора десятка человек «вершины». Время от времени в их деятельности будут сказываться традиции, дух и принципы прежней самой передовой партии Революции.

После Прериаля осколки монтаньяров — объект гонений и преследований. Новое термидорианское большинство подвергает их более грубой и незаконной проскрипции, чем та, которой подверглись жирондисты в конце мая — начале июня 1793 года. Жирондисты сами подготовили тогда свой конец. Их изгнали из Конвента по требованию революционного народа. Монтаньяры же оказались жертвой реакции. Их уход с политической сцены предвещал закат Революции, деградацию Конвента, устранение народа от воздействия на ход Революции. Правда, даже термидорианское большинство вынуждено единовременно вести борьбу против обнаглевших роялистов. Оно разгромило роялистский десант, высадившийся на полуострове Киберон летом 1795 года и беспощадно расправилось с эмигрантами. Осенью в Париже подавлено роялистское восстание. Но главным врагом для доживавшего последние дни Конвента оставались монтаньяры, воплощавшие идею демократической республики. Взамен разрабатывается новая конституция, учредившая режим Директории, так называемую республику нотаблей, богатых буржуа. Конституция 1795 года оказалась большим шагом назад даже по сравнению с Конституцией 1791 года.

Почему буржуазия не смогла создать устойчивую либеральную систему, способную закрепить ее господство? Разве у нее не хватало юридических государственных умов вроде Сийеса? Кто им мешал после того, как устранили монтаньяров, а разоруженных санкюлотов загнали в их мрачные предместья? Причин множество: война, ее нужды и последствия; экономическое и финансовое расстройство; соперничество людей и кланов. Но была еще одна, возможно главная: над ними витала, вызывая ужас, тень Робеспьера! Жили в страхе перед призраком террора, больше всего боялись его возрождения…

Победившая буржуазия, даже долгое время спустя после термидора, оставалась смертельно напуганной. Она готова на все, лишь бы был обеспечен «порядок», который охранял бы ее богатства от народа с его «аграрным законом», от Старого порядка с его феодализмом. Ради «порядка» отказываются от демократических завоеваний революции и соглашаются в конце концов даже на военную деспотию. Так появляется, по словам русского историка В. О. Ключевского, «Наполеон, игравший в реакционном эпилоге революции роль хохочущего Мефистофеля».

ДРАМА И ТРИУМФ РЕВОЛЮЦИИ

Вольтер 2 апреля 1764 года, предсказывая приближение Революции, радуясь этому и завидуя ее участникам и свидетелям, писал: «Все, что я вижу, сеет семена революции, которая настанет неминуемо. Но я буду лишен удовольствия быть ее свидетелем… Просвещение мало-помалу распространилось до такой степени, что взрыв ее последует при первом удобном случае, и тогда будет славная возня. Счастливая молодежь, она увидит хорошие вещи».

В главном Вольтер прав. Но Революция принесла не только «хорошие вещи». В их числе был сначала неизбежный и естественный террор.