Монтаж

Эта больница была не самым плохим объектом. Молодые медсестры в белых халатах, чистые, светлые коридоры. Нам нужно было постоянное помещение. Я отправился искать сестру-хозяйку. Выглядела она дерзко: много пирсинга, короткая стрижка, холодный взгляд.

– Ты не красивый!

– Для мужчины это не важно.

– У меня парень – хирург! – говорила она, но я не слушал, расстегивая белый халат.

– Так что же теперь, мне нельзя тебя пощупать?

– Ты сам то как думаешь?

Она отпихивала меня, упираясь маленькими кулачками в грудь, но не произносила заветного «нет». А тем временем халат уже расстегнут, я вижу чулки и загребаю рукой все, что мне нужно. Я, как животное, беру свое, она сопротивляется до конца, но, раз уж я видел так много, какой смысл сопротивляться дальше? Женщины…

Мы были молоды, но уже хапнули жизни, мы ходили, высоко закатав рукава, поднимали тяжести, много курили и общались грубыми голосами. Наши руки бугрились, а взгляд уже давно затвердел. Медсестры постоянно забредали в наше отделение, хотя здесь уже полгода шел ремонт, молодые врачи скрежетали зубами, но на открытый конфликт не шли. Поклонницы вернуться к ним, когда мы уедем. Всем своим видом мы показывали готовность к короткой жестокой драке, без такой приправы женщины теряют половину своего обаяния.

Мы включали лазерный уровень, который рассекал стены ровными красными линиями. Морозовский размечал, я сверлил дыры, вместе прокладывали трубу. Пайкой занимался Дима-босс. Однажды он устроил урок для нас. Весь пол покрылся каплями припоя, с лестницы свисали застывшие сосульки, в одном месте мы даже прожгли стену. На этом урок закончился. И тем не менее мы должны были превзойти ученический уровень, чтобы сдать экзамен и получать больше. Вова любил повторять:

– Я сам пять лет работал монтажником, знаю все от и до. Меня не проведете, если что.

Или же:

– Пайку я знаю в совершенстве, приходилось и зимой паять. Здесь много тонкостей, флюс не всегда есть, припой бывает говно.

Бывало и так:

– Видите пальца нет? (У Вовы не хватало безымянного пальца на правой руке) Это тоже на работе произошло. Кислородный баллон прорвало, оттолкнул его от бригады, вот палец и тю-тю.

Как-то мы сели обедать в подсобке. Еда парила в пластиковых контейнерах, кипятился наш походный чайник, в окно светило солнце.

– Вова то? – говорил Дима-босс. – Он работал, чистая правда. Может быть и пять… Со мной лично три года. Помню ездили мы уже в глубокую ночь монтировать кислородную станцию.

– Зимой?

– Ага, зимой. Мороз был. Короче пальцы не гнуться, припой – говно, горелка гаснет, а трубу нужно греть, мама не горюй, в мороз то. Заебешься, смекаете?

Он сделал паузу, пытаясь запихнуть в рот, набитый картошкой, кусок котлеты. Часть картошки высыпалась обратно в контейнер.

– Сделали конечно, – прошамкал Дима. – Вова пока в машине дрых и не мешал, все сделали.

– А палец?

– Какой палец?

– Безымянный.

– Ааа, это. Да ездили мы как-то в Горелово. Вова забыл ключи от бытовки, где весь инструмент, за которым мы и приехали. Назад двигаться не вариант. Делать нечего, полез в форточку своей огромной тушей и навернулся, а кольцом на пальце зацепил за раму, вот ему палец и срезало, как ножом. Золото – мягкий металл, салаги. Я свое не ношу.

Наша жизнь устаканилась. Каждый следующий день стал похож на предыдущий. Я работал и искал вдохновение везде, где только можно, даже пайка труб, которая все больше нам удавалась, теперь приобрела какой-то романтический оттенок. Больницы мне представлялись такими местами, куда люди приходят за надеждой, но чаще получают холодное тело. За рабочую смену мимо нас их провозили великое множество. Розовощеких, орущих младенцев везли стопками в противоположном направлении.

***