Монтень М. Опыты. В 3 кн. — Кн. 1

Кроме того, эти начертания пером одинаковы для тысяч людей. Сколько у того или иного народа носителей одинаковых имен и прозваний! А сколько таких среди различных народов в различных странах и на протяжении веков? История знает трех Сократов, пять Платонов, восемь Аристотелей, семь Ксенофонтов, двадцать Демет-риев, двадцать Феодоров. А сколько еще их не сохранилось в памяти истории — попробуйте угадать! Кто помешает моему конюху назваться Помпеем Великим? Но в конце-то концов, какие способы, какие средства существуют для того, чтобы связать с моим покойным конюхом или тем другим человеком, которому в Египте отрубили голову, соединить с ними эти прославленные сочетания звуков и начертания букв так, чтобы они могли ими гордиться?

Id cinerem et manes credis curare sepultos?

{Неужели ты думаешь, что прах и души покойников пекутся об этом?[730] (лат.)}

Что знают оба великих мужа, одинаково высоко оцененных людьми, Эпаминонд о том прославляющем его стихе, который в течение стольких веков передается из уст в уста:

Consiliis nostris laus est attonsa Laconum?

{Нашими стараниями поубавилась слава спартанцев[731] (лат).}

и Сципион Африканский о другом стихе, относящемся к нему:

А sole exoriente supra Maeotis paludes

Nemo est qul factis me aequirarare queat?

{От самого восхода солнца у Меотийского озера нет никого, кто мог бы сравниться подвигами со мною[732] (лат).}

Людей, живущих после них, ласкает сладость подобных восхвалений, возбуждая в них ревность и жажду славы, и бессознательно, игрой воображения, они переносят на усопших эти собственные свои чувства; а обманчивая надежда заставляет их верить, что они сами способны на такие же деяния. Богу это известно. И тем не менее,

ad haec se

Romanus, Graiusque, et Barbarus induperator

Erexit, causas dlscriminis atque laboris

Inde habuit: tanto maior famae sitis est quam

Virtutis

{…вот что воодушевляло полководцев греческих, римских и варварских, вот что заставило их бросить вызов опасности и вынести столько лишений; ибо поистине люди более жадны к славе, чем к добродетели[733] (лат.).}

Глава XLVII О НЕНАДЕЖНОСТИ НАШИХ СУЖДЕНИЙ

Хорошо говорится в этом стихе:

Мы можем обо всем по произволу говорить и за и против.[734] Например:

Vinse Hannibal, et non seppe usar poi

Ben la vittoriosa ventura

{Ганнибал победил, но он не сумел как следует воспользоваться плодами победы[735] (ит).}

Тот, кто разделяет это мнение и утверждает, что наши сделали ошибку в битве при Монконтуре, не развив своего успеха, или тот, кто осуждает испанского короля за то, что он не использовал своей победы над нами при Сен-Кантене,[736] может сказать, что повинны в этих ошибках душа, опьяненная выпавшей ей удачей, и храбрость, которая, сразу насытившись первыми успехами, теряет всякую охоту умножать их и с трудом переваривает достигнутое: она забрала в охапку сколько могла, больше ей не захватить, она оказалась недостойна дара, полученного от фортуны. Ибо какой смысл в нем, если врагу дана возможность оправиться? Можно ли надеяться, что осмелится вторично напасть на врага, сомкнувшего ряды, отдохнувшего и вновь вооружившегося своей досадой и жаждой мщения, тот, кто не решился преследовать его, когда он был разбит и ошеломлен,

Dum fortuna calet, dum conficit omnia terror

{В разгар успеха, когда враг охвачен ужасом[737] (лат).}