Монтень М. Опыты. В 3 кн. — Кн. 1

Caliginosa nocte premit deus, Ridetque si mortalis ultra Fas trepidat.

. . . . . . . . . Ille potens sul

Laetusque deget, cui licet in diem Dixisse: Vixi. Cras vel atra Nube polum paler occupato

Vel sole puro.

{Бог разумно скрывает во мраке ночи грядущее; и ему смешно, если смертный трепещет больше, чем подобает. Тот независим и счастлив, кто может сказать о сегодняшнем дне: «Пережит. Завтра пусть отец занимает свод хоть черною тучей, хоть ясным солнцем»[122] (лат.).}

Laetus in praesens animus, quod ultra est,

Oderit curare.

{Душа, довольная настоящим, не станет думать о будущем[123] (лат.).}

Напротив, глубоко заблуждается тот, кто согласен со следующими словами: Ista sic reciprocantur, ut et, si divinatio sit, dii sint; et, si dii sint, sit divinatio. {Такова взаимосвязь: раз существует гадание, значит должны быть и боги; а раз существуют боги, значит должно быть н гадание[124] (лат.).} Гораздо разумнее говорит Пакувий:

Nam istis qui linguam avium intelligunt,

Plusque ex alieno iecore sapiunt quam ex suo,

Magis audiendum quam auscultandum censeo.

{Что до тех, кто разумеет язык птиц и знает лучше чужую печень, нежели собственную, то Полагаю, что скорее должно им внимать, чем их слушаться[125] (лат.).}

Столь прославленное искусство тосканцев[126] угадывать будущее возникло следующим образом. Один крестьянин, подняв лемехом своего плуга большой пласт земли, увидел, как из-под него вышел Тагет, полубог с лицом ребенка и мудростью старца. Сбежался народ. Речи Тагета и все его наставления по части гаданий собрали вместе и в течение долгих веков бережно сохраняли.[127] Дальнейшее развитие этого искусства стоит его возникновения.

Что до меня, то я предпочел бы руководствоваться в своих делах скорее счетом очков брошенных мною игральных костей, чем подобными бреднями.

И действительно, во всех государствах с республиканским устройством на долю жребия выпадала немалая власть. В воображаемом государстве, созданном фантазией Платона, он предоставляет жребию решать многие важные вещи. Между прочим, он хочет, чтобы браки между добрыми гражданами заключались посредством жребия; этому случайному выбору он придает настолько большое значение, что только родившиеся от таких браков дети, по его мысли, должны воспитываться на родине, тогда как потомство от дурных граждан подлежит изгнанию на чужбину. Впрочем, если кто-нибудь из изгнанников, выросши, обнаружит добрые нравы, то он может быть возвращен на родину; равным образом, кто из составленных на родине, достигнув юношеского возраста, не оправдает надежд, тот может быть, в свою очередь, изгнан в чужие края.

Я знаю людей, которые изучают и толкуют на все лады свои альманахи,[128] ища в них указаний, как им лучше в данном случае поступить. Но поскольку в таких альманах можно найти все, что угодно, в них, очевидно, наряду с ложью должна содержаться и доля правды. Quis est enim qui totum diem iaculans non aliquando conlineet? {Найдется ли такой человек, который, бросая дротик целый день напролет, не попадет хоть разок в цель?[129] (лат.).} Я не придаю им сколько-нибудь большей цены от того, что вижу порою их правоту. Уж лучше бы они всегда лгали: тогда люди знали бы, что о них думать. Добавим, что никто не ведет счета их промахам, как бы часты и обычны они ни были; что же касается предсказаний, оказавшихся правильными, то им придают большое значение именно потому, что они редки и в силу этого кажутся нам чем-то непостижимым и изумительным. Вот как Диагор, по прозвищу Атеист, находясь в Самофракии, ответил тому, кто, показав ему в храме многочисленные дарственные приношения с изображением людей, спасшихся при кораблекрушении, обратился к нему с вопросом: «Ну вот, ты, который считаешь, что богам глубоко безразличны людские дела, что ты скажешь о стольких людях, спасенных милосердием?» «Пусть так, — ответил Диагор. — Но ведь тут нет изображений утонувших, а их несравненно больше». Цицерон говорит, что между всеми философами, разделявшими веру в богов, один Ксенофан Колофонский пытался бороться с предсказателями разного рода.[130] Тем менее удивительно, что иные из наших властителей, как мы видим, все еще придают значение подобной нелепости, и нередко себе во вред.