Монтигомо - Ястребиный коготь

Отец вдруг с силой ударил кулаком по столу. Запрыгали и зазвенели фарфоровые чашки. Первым, смешно подтянув узенькие брюки, на крыльцо выскочил Петушков. Следом за ним, повизгивая от страха, ринулись Мирандолина и Клара. Из кухни высунула голову бабушка.

— Елизавета, — тихо сказал отец, — теперь объясни мне, как все это понимать. Молчишь! Вот тебе, бабушка, модное платье! На свою голову сшила!

— Виновата, милый, — сказала бабушка, покачивая головой. — Сама вижу, что виновата…

— Сейчас же сними это платье! — яростно крикнул отец и снова ударил кулаком по столу. — Порвать в клочки! Сжечь!

— Зачем же жечь, милый? — бормотала бабушка. — Его можно перекроить, перешить…

— Перекроить! Перешить! — кричал отец. — Елизавета, сейчас же переоденься! Марш!

Испуганная Лиза исчезла за дверью. Отец сел на диван и опустил голову на руки. Никогда еще Сережа не видел отца таким расстроенным.

Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ

Поздним осенним вечером Иван Гаврилович Сердечное вернулся в станицу из дальней поездки и сейчас же послал сынишку за колхозным завхозом Галушкой. Своего болезненного председателя (он страдал язвой желудка) колхозники любили, а иные и побаивались. Рачительный хозяин, он сам был безупречно честен и трудолюбив и строжайше требовал этого от других. Поэтому маленький коренастый завхоз Галушка очень забеспокоился, услышав, что его вызывает в такой поздний час председатель.

«Не приведи бог, ежели узнал, что в кладовой кое-какие документы не оформлены! — натягивая сапоги, думал завхоз со смешанным чувством страха и злобы. — Засадит тогда, чертяка, в каталажку! Как пить дать, засадит! Вот вернулся, анафема, не в срок!»

Он уже двинулся было к двери, но, мельком взглянув в зеркало, вдруг застыл на месте и поморщился, словно у него заныл зуб. Смотрела на Галушку из зеркала небритая, одутловатая физиономия с темными мешками под узкими, мутными и заплывшими глазками, с синими жилками на толстом, красном, словно отполированном, носу.

— Мммм… — глухо простонал завхоз. — И как это меня разукрасило! Не надо было нонче пить с кумом… Слухай, мать, — нерешительно обратился он к жене, — ты того, пойди-ка сюда, понюхай, дюже ли от меня пахнет или нет? А то не любит этого Сердечное, нехай ему грец!

Он старательно дохнул в лицо жене. Она отшатнулась и только покрутила головой, страдальчески скривившись.

— Пахнет, стало быть… — горестно вздохнул Галушка. — Дай-ка мне, мать, сухого чаю пожевать. Может, отобьет запах…

В соседней комнате заливчато рассмеялась Анюта.

— Вы, батя, сухого сена пожуйте! -

— Чего? — не сразу понял Галушка.

— Сена пожуйте… — давясь от смеха, с трудом выговорила Анюта. Она уже легла спать, было слышно, как под ней весело поскрипывает кровать.

— Вот я тебя, негодница, ремнем! — сердито закричал Галушка. — Не иначе, вас в школе учат над родителем зубы скалить!

Он в сердцах лягнул сапогом дверь и вышел на крыльцо.

Теплый октябрьский вечер был тих и черен. В небе бескрайно дымился великий звездный путь. Из-за дома, от окутанного тьмою садочка, тянуло прелым вишневым листом. Где-то далеко, на краю станицы, басовито брехала собака.

Галушка рассеянно взглянул на звезды и, морщась, пожевал губами, ощущая во рту невообразимую гадость от обильного хмельного возлияния. Он шумно сплюнул и, завернув к бочке с дождевой водой, пополоскал рот. Мохнатый щенок Жучок потерся в темноте о его сапог.

— Пшел! — недовольно сказал завхоз и слегка пнул Жучка носком. — Тебе бы, дураку, в мою шкуру! Тогда бы не терся! Господи боже мой! И кто эту растреклятую водку выдумал?!

У дома председателя Галушка задержался, не сразу решаясь переступить порог. «Ежели на этот раз пронесет, — подумал он и перекрестился, — в жизнь ее, растреклятую, больше в рот — не возьму!» С этой мыслью он прошел на цыпочках через темные сени и осторожненько открыл дверь.

Председатель лежал в горнице на диване, исхудавший, с пепельным лицом, прикусив обескровленную губу и прикрыв ладонью глаза. Его испуганная жена сидела рядом и что-то шептала горячо и озабоченно. Он молча качал в ответ головой, не отнимая от глаз руки.

— Ах ты, горе какое! — зашептал с порога Галушка и помял в руках шапку. — Опять приступ?… С приездом, Иван Гаврилович!

— Здравствуй, Федор Трофимович, — слабым голосом проговорил председатель, открывая глаза. — Садись рядом… Зина, уступи ему место, пожалуйста…

«Кажись, все в порядке. Иначе бы не предложил сесть», — подумал ободренный Галушка и громко сказал:

— Это ж немыслимое дело, как ты мучаешься, Иван Гаврилович! А ежели резануть эту самую язву на операции? А? Теперь доктора все могут!

— Придется, Федор Трофимович, — улыбнулся председатель. — Мне мой дружок Назаров, машинист из Ростова, говорил, что у него есть знакомый хирург, крупный специалист по язвам.

— Опять же люди балакают, язву желудка можно спиртом лечить. Ей-богу, Иван Гаврилыч, не брешу! Стакан-другой хватишь — и будь ласка, хоть лезгинку танцуй! — бодро продолжал Галушка.

— А ты сегодня не хватил стакан-другой? — подозрительно спросил председатель.