Монтигомо - Ястребиный коготь

Машина свернула с широкого проспекта в узенький переулок, проехала ещё по одному мосту над железной дорогой и, наконец, остановилась на маленькой уличке, поросшей запыленными лопухами.

Галушка вылез из кабины, огляделся.

— Кажись, здесь…

Он постучал кулаком в калитку. Но прежде чем ему ответили на стук, Анюта вдруг радостно вскрикнула, торопливо спустилась с мешков и бросилась к соседнему домику…

На веранде этого домика Анюта увидела темноволосую девочку с рыжим котенком на руках. Это была Катя!

— Ты куда, Анютка? — удивился отец.

— Сейчас, батя, сейчас…

— Катюша! Миленькая! — задыхаясь от счастья, кричала Анюта, вытягивая шею и подпрыгивая у штакетного забора. — Здравствуй, Катюша!

А Катя уже бежала ей навстречу с широко открытыми от радостного удивления глазами. Полы ее ситцевого халатика развевались.

— Анюта?! Ты?!

Следом за Катей шла светловолосая девочка в таком же халатике, а из окошка Кате энергично махнул рукой заспанный, улыбающийся Сережа.

— Познакомься, Анюта. Это моя сестра, — сказала Катя. — А это Сережка… Да ведь ты его знаешь… Помнишь, он с нами на сеновале ночевал?

— Заходите на веранду, — приветливо сказала Лиза.

— Я бы зашла, да вот батя… Мы ведь по делу… Муку на базар привезли.

Анюта посмотрела на отца. Галушка у соседней калитки о чем-то разговаривал с бледнолицым молодым человеком.

— Вы к Петушкову приехали? — удивилась Катя. — Откуда вы его знаете?

— А мы его и не знаем нисколечко. Это же твой брат, Катюша, дал бате его адрес. Я только не знала, что он рядом с тобой живет.

— Странно, — пожала плечами Катя.

— Ничего странного, — сказала Лиза. — Ты же знаешь, Катя, что Петушков работник базарного комитета.

Петушков что-то написал на клочке бумаги и передал его Галушке.

— Анютка! — крикнул Галушка. — Поехали дальше.

— Но ты еще зайдешь к нам? — спросила Катя. — Слышишь? Обязательно заходи!

— Зайду, Катюша, — пообещала Анюта, забираясь на мешки. — Вот продадим муку, и я скажу бате, чтобы опять сюда приехали…

Машина минут двадцать петляла по ростовским улицам и въехала в крошечный дворик, со всех сторон стиснутый каменными домами. Железные наружные лестницы, как это часто можно видеть на юге, вились по стенам с балкона на балкон. По одной из таких лестниц Галушка и Анюта поднялись на самый верхний этаж. Она улыбалась, прислушиваясь, как позванивают под ногами железные ступени. Шофер Даня стоял внизу, возле машины, и, задрав голову, с усмешкой следил за ними.

Отец постучал в какую-то дверь, и ее тотчас же открыла пожилая женщина в клеенчатом фартуке, с веником в руках.

— Здоровеньки булы, — сказал он, стягивая с головы шапку. — Вас не Мария Николаевна зовут?

— Мария Николаевна,

— А муж ваш дома? Тут записочка ему.

— А вы мне записку давайте, — сказала женщина. Она быстро прочитала записку и весело заговорила:

— Так что же вы стоите? Заходите в дом! А это ваша дочь? Очень похожа! Такое же милое лицо. Заходи, детка! Не стесняйся. Ну, и вы, конечно же, заходите, Федор Трофимович… Кажется, так вас зовут? А Пети нет дома, как раз ушел на базар по делам. Сами понимаете: работник базаркома. Ответственность такая, что даже страшно… Но вы не беспокойтесь, Федор Трофимович, я сейчас пошлю за ним мальчика.

Женщина тараторила своим неповторимым речитативом, по которому почти всегда можно отличить коренных жителей наших южных городов. А смущенная Анюта тем временем исподлобья разглядывала большую комнату, заставленную, как ей показалось, очень необычными вещами. Старинные красноватые стулья с мягкими сиденьями матово отсвечивали своими отполированными изогнутыми спинками и подлокотниками. Тяжелый темно-бордовый занавес украшал широкое окно. В углу за шелковой ширмой стояла деревянная кровать невероятных размеров, покрытая чем-то кружевным, а над кроватью в огромной золоченой раме висела картина, изображающая полуобнаженную женщину, обнимающую лебедя. Больше всего Анюте понравился стеклянный шкафчик, наполненный белой посудой с какими-то замысловатыми рисунками и золотыми разводами.

Пока отец и дочь чинно сидели на мягких стульях в ожидании того, кого звали Петей, хозяйка хлопотала в кухне у газовой плиты. Оттуда пахло жареным луком. По временам хозяйка просовывала в открытую дверь разгоряченное лицо и говорила скороговоркой:

— Знаете, Федор Трофимович, очень трудно в одной комнате! Но что поделаешь? Мы не жалуемся…

— Да, да, — понимающе кивал Галушка. Он сидел, расставив ноги, чуть согнувшись, и сосредоточенно вертел в руках между колен свою шапку.

Красное лицо хозяйки исчезало и через минуту появлялось снова.

— Конечно, сейчас очень много строится прекрасных квартир. Но у нас в Ростове прежде всего квартиры получают рабочие Ростсельмаша. Ну, а такие, как мы, можем подождать.

Анюту почему-то раздражала эта болтливая женщина, и, ужасаясь собственной смелости и бледнея, она вдруг негромко сказала:

— Но у вас все-таки для двух человек большая комната. Метров тридцать, наверно…

Галушка пораженно скосил на дочь глаза, а краснолицая женщина обиженно всплеснула руками: