Монтигомо - Ястребиный коготь

— Ну что ж, давай. Клев теперь все равно хуже будет. А потом искупаемся — и домой. Рыбы-то у нас, смотри-ка, чуть не полведра.

Мы разлеглись на траве, и я почти моментально уснул под трели невидимого в небе жаворонка. Проснулся я от звучного щелканья бича и испуганно привскочил. Саша сидел, обхватив колени, и сонно улыбался. Вокруг нас, лениво помахивая хвостами, брели коровы — целое колхозное стадо. Высокий бородатый пастух, волоча по траве длинный кнут, покрикивал высоким, совсем молодым голосом:

— А штоб тебе тридцать три комара! Ку-уда?

Увидев нас, он остановился и усмехнулся.

— Здорово были, хлопцы. Рыбачите? — Когда он говорил громко, голос его звучал низко и басисто.

— Рыбачим, — сказал Саша, зевая. — Уж больно страшно, дедуся, ты своим кнутом стреляешь. Аж в ушах гудит!

— А это, брат, ловкость рук надо иметь. Ты что ж, ремесленник?

— Учащийся ремесленного училища, — с достоинством поправил Саша.

— А мне что в глаз, что в око. Главное, чтоб человек в жизни при деле был. Так, что ли?

— Так… — снова зевнул Саша.

— То-то и есть, что так, — старик задумчиво подвигал мохнатыми седыми бровями, поглядел вслед коровам, входящим в реку на водопой, и опустился рядом с нами на траву. — Это, значит, и обмундировку вам выдают?

— Выдают…

— Скажи на милость! И как же: за деньги или как?

— Или как, — улыбнулся Саша.

— Ишь ты, значит бесплатно, — качнул головой пастух. — Вот я до советской власти, при царе еще, тут у помещика работал. Так у него, значит, двое сынков были, гимназисты. Ну и тоже вроде тебя обмундировку носили. И пряжки тоже у них были такие блестящие. Озорные барчуки, штоб им тридцать три комара! Один раз приехали летом на побывку к отцу в имение, приходят до меня на скотный двор и давай пряжками телочку гонять. А заодно и меня — хрясь пряжкой по спине!

— Уж я бы им хрястнул! — нахмурился Саша и повертел перед собой кулаком.

— А им всем хрястнули в гражданскую, — сказал дед. — Так хрястнули, что штаны они уже за границей подбирали, штоб им тридцать три комара! Только мой помещик; скажу я вам, хлопцы, жох был. Прежде чем, значит, бежать, взял да и закопал в лесочке все свое богатство. Думал, что вернется скоро.

— Это в каком же лесочке? — заинтересованно спросил Саша и приподнялся.

— Вроде бы в том, — старик указал кнутовищем на гряду леса, подернутую синеватым колеблющимся маревом жаркого летнего дня.

— А что за богатство?

— Ну, известно, какое у помещика богатство — алмазы да жемчуга там разные, золото опять же. В общем, ежели на деньги перевести, так миллиона три будет. Целый клад!

Саша ударил себя по коленкам ладонями.

— Так что же ты, дедуся, молчишь столько лет! — с жаром воскликнул он. — Да ты знаешь, на этот клад целый завод построить можно!

— А кто тебе сказал, что я молчу? Я, может, уже раз сто говорил.

— Ну и что?

— Ну и то. Не верят мне. Говорят, что помещик за границу все свои ценности увез.

— А может, и вправду увез, — сказал я. — Ты, дедуся, откуда знаешь, что он клад закопал?

— Помещичья горничная сказывала.

— А где эта горничная?

— Померла от сыпняка в гражданскую.

— Эх, дедуся, дедуся, — махнул рукой Саша и досадливо почесал пальцами свою переносицу со сросшимися бровями, — рассказываешь ты нам байки, а мы и уши развесили.

— А это как знаешь: хочешь — верь, хочешь — нет.

— Да ты хоть скажи, в каком месте клад закопан. Лес-то большой.

— Ишь ты, какой прыткий! — усмехнулся дед, и в зарослях седых волос на его лице весело засверкали маленькие глаза, ясные и голубые. — Ишь ты какой, — повторил он басисто. — Кабы кто знал, в каком месте, так мы бы с тобой сейчас не обсуждали этого самого вопроса.

— Вот бы найти этот клад, — мечтательно щурясь, сказал Саша, доставая из кармана папиросы. — Правда, Витя!

— Да, здорово было бы, — согласился я.

Дед покосился на Сашины папиросы и как-то странно хмыкнул.

— Покуриваем, значит?

— Покуриваем, — Саша открыл коробку. — Пожалуйста, дед Юхим.

— А ты мне весь коробок покажи. Я что-то и не видал таких цигарок. — Он взял из рук Саши папиросы и повертел их перед глазами. — «Казбек», значит… Так, так… — Он открыл коробку, понюхал табак, затем закрыл ее и неторопливо засунул в свой карман.

— Да ты что, дед? — Саша вдруг побагровел так сильно, что даже его шея стала красной. — Ты что?…

— А я ничего, — блеснул дед Юхим своими лучистыми глазами.

— Как ничего? Отдай папиросы!

— И не подумаю.

Лицо Саши из багрового стало пепельно-серым. Подбородок его подергивался, словно он хотел заплакать.

— Отдай папиросы, дедуся…

— И не проси лучше!

— Это же грабеж среди белого дня, — жалобно сказал Саша дрожащим голосом и поднялся.

Дед Юхим постучал по земле кнутовищем.

— Вот я тебе дам грабеж! Ишь ты мне. Это есть забота о тебе. Понял? Забота о твоем здоровье, штоб тебе тридцать три комара!

— Знаю я такую заботу, сам покурить «Казбек» захотел!

Дед Юхим поднялся так быстро, что Саша опасливо отпрянул в сторону.