Монтигомо - Ястребиный коготь

— Мы будем распространять листовки? — перебил ее Саша, и у него заблестели глаза.

— Но это очень опасно, — продолжала Валя, садясь рядом с нами.

— Да что ты все — опасно да опасно! — обиделся Саша. — Что мы, маленькие?

— Ты не сердись, — чуть улыбнулась она. — Дело не в том, маленькие мы или большие, а в том, что нужно быть осторожными. Двух наших товарищей фашисты уже расстреляли за распространение листовок… Но дело это очень нужное! И нам, ребята, следует помнить, что это поручение партии и комсомола!

— Мы не подведем, Валя! — сказал я, чувствуя, что меня охватывает ликование. — Можно будет сегодня приступать к делу?

— Сегодня наши не смогли напечатать листовки, а завтра, я думаю, будет работа.

— А можно нам привлечь еще одного? — спросил Саша. — Есть такой Гриша Науменко… Замечательный челе век! Мы с ним из одного ремесленного.

Валя вопросительно посмотрела на Нину.

— Я не знаю его, — чуть-чуть пожала Нина плечами.

Валя задумалась, тонкая морщинка обозначилась на ее переносице.

— Нина, а почему ты чижу воды не даешь? — спросила она и, снова помолчав, прибавила: — Понимаете, ребята, каждый новый человек, которого мы не знаем… Валя проследила, как ее подруга наливает в клетку воду.

— Ты что, не веришь мне? — спросил Саша. Ты почему молчишь?

Валя поспешно сказала:

— Ты очень быстро хочешь все решить… Ну хорошо, пусть это будет на твоей ответственности и… на моей… Пусть он приходит завтра, Саша! — И Валя приветливо улыбнулась, — Нина, ты бы угостила чем-нибудь наших гостей.

— Хочете семечек, ребята? — весело спросила Нина.

— Нина, Нина! — шутливо вскрикнула Валя. — Во-первых, не «хочете», а «хотите». А во-вторых, кто же угощает семечками?

— Хотите? — поправилась совсем смутившаяся и покрасневшая Нина. — Все я на этом слове спотыкаюсь… Вы меня поправляйте, пожалуйста, ребята, если я еще ошибусь.

Он не ответил. Наступило неловкое молчание. Яркоперая птичка пила воду, запрокидывая головку и зажмурив от наслаждения глазок. Мы начали прощаться.

— А зачем ты себе косы отрезала? — тихонько спросил я Валю на пороге.

— Некогда возиться теперь с косами, — вздохнула она и грустно улыбнулась. — До завтра, ребята.

Глава СЕДЬМАЯ КЛЯТВА

На улице Саша достал из кармана табак и высыпал его на дорогу.

— Все, Витя!

— Больше не будешь курить?

— Не буду!

— Врешь ведь!

— Посмотришь.

Я недоверчиво покрутил головой.

Дома, на лавочке возле ворот, нас ожидал Гриша Науменко. Увидев меня и Сашу, он вскочил, маленький и юркий, и возбужденно спросил своим особенным писклявым голосом:

— Что же ты, Александр? — Гриша всех товарищей называл полными именами. — Пришел, наговорил с три короба и, здрасте, как сквозь землю провалился.

— Ишь, ты какой быстрый, — улыбнулся Саша, подмигивая мне. — Может, мы тебя проверяли, какой ты есть и можешь ли тайну хранить.

Гриша не понял шутки и обиделся.

— Я не умею тайны хранить? — Глаза его забегали с Саши на меня, и он растерянно провел ладонью по веснушчатой щеке. — Это я-то не умею?!

— Кто тебя знает, может, у тебя в гестапо друзья есть.

— Дурак! — дрожащим голосом сказал Гриша.

— Да он шутит! — не выдержал я. — Ты не обращай внимания.

— За такие шутки, Александр, можно и по носу дать!

Лишь когда мы рассказали о свидании на улице Первого мая и ответили на все его вопросы, Гриша обрадовался и успокоился.

— А я, ребята, начал уже действовать.

— Как?

— Помните нашу стенгазету?

— Какую стенгазету?

— Ну, ту, что мы в ремесленном выпустили. Ты, Виктор, еще приходил картинки рисовать.

— Ну и что же?

— Ну, я ее спрятал дома, когда немцы пришли. Думаю, такая красивая она получилась, нельзя ей пропадать. А сегодня взял и повесил на базаре.

— Да зачем же?

— Уж очень там хорошо было написано, что нашему народу дала советская власть. Думаю, пускай люди читают и вспоминают, какая жизнь была до немцев!

— И тебя не заметили? — спросил я. — Как же ты умудрился повесить?

— Умудрился… Народ сразу окружил, читают и молчат. А одна женщина, смотрю, даже заплакала.

— Глупо ты сделал, — нахмурился Саша. — В заголовке написано, что это орган печати нашего ремесленного. Теперь нам хоть форму снимай. А то сразу в гестапо попадем.

— А я что, дурак, что ли? — усмехнулся Гриша. — Старый-то заголовок я вырезал, а новый приклеил.

— Какой?

— «Правила торговли на рынке».

Я прыснул, а Саша присел и от удовольствия громко захохотал.

— Ой, Гришка, ну и учудил! И что же потом?

— Потом полицай подошел, давай свистеть, кричать: «Разойдись!» Только как прочитал: «Правила торговли на рынке», успокоился и пошел дальше.

Мы долго смеялись над Гришиной затеей. Со двора меня окликнула мама. Ей стало уже лучше, и она начала даже гулять по двору. Жизнь становилась все трудней, а мама поправлялась, как она говорила, «назло фашистам».

— Витюша, — зашептала она, когда я подошел к ней, все еще продолжая смеяться, — как-то странно вы себя ведете последние дни, уходите куда-то… Такое время… А вы…

— Мамочка, не сидеть же нам по целым дням во дворе!

— Не в этом дело… — Она тревожно заглянула мне в глаза. — Что ты от меня скрываешь?

— Мама…

— Скрываешь, Витюша, я это чувствую.

— Мы ведь пасем корову…