Монтигомо - Ястребиный коготь

— Опоздал! Ох, господи ты боже мои… Ноги мои не такие! Сыночек, миленький, ты, должно, успел подхватить? Подари мне, старому! Говорят, наши там пишут! А я тебе лучку, морковки дам. Подари, сыночек!

— Одна у меня есть, дедушка. Нате, возьмите, — шепнул я и передал старику листовку, которая и на самом деле у меня была последней.

Где-то неподалеку раздался свисток и следом за ним громкий и гневный голос какой-то девушки:

— Отойди! Ну! Читала, потому что глаза есть! И буду читать! У, гад фашистский!.. Ой, маменька, да что же ты мне, проклятый, руку выламываешь… Ой, ратуйте, люди добрые!

Толпа расступилась. Задыхающийся полицай, здоровый и мордастый, с тупым упорством тянул по образовавшемуся проходу девушку со сбившимся на плечи платком.

— Вот я тебя в гестапо, ба-альшевицкая твоя душа! — шипел он.

— У тебя, гадина, совсем души нет!

Девушка ухватилась за белую нарукавную повязку полицая, на которой было написано: «Служба порядка». Слова эти никак не вязались с видом полицая, который был похож на бандита. Да и мог ли кто-нибудь другой, кроме уголовника, согласиться по доброй воле исполнять эту гнусную и презренную должность.

Девушка рванулась, повязка лопнула и упала под ноги. Это окончательно разъярило полицая. Он широко размахнулся, чтобы ударить девушку, но она вдруг юркнула в сторону и исчезла в толпе.

— Стой! — хрипло заорал полицай, устремляясь за ней. Но толпа уже сомкнулась, и он беспомощно метался, зажатый со всех сторон. — Разойдись! — хрипел он, размахивая над головой кулаком. — Разойдись, говорят вам!

— Да я-то что могу сделать! — громко ответил ему чей-то веселый голос. — Меня самого зажали.

— Разойдись… я жаловаться буду!

Это было глупо, и толпа дружно захохотала.

— Напиши заявление Гитлеру, нехай танк на помощь пришлет! — крикнули издалека.

Новый взрыв хохота прокатился по базару.

Через минуту толпа поредела. Полицай отряхнулся, как собака, вылезшая из воды, подобрал свою затоптанную повязку и торопливо ушел, красный и помятый.

Домой я не шагал, а летел. Все пело у меня внутри. «Нас много, нас много!» — повторял я в уме в такт шагам.

Саша уже сидел на лавочке возле ворот. По его сияющему лицу я понял, что свое задание он тоже выполнил успешно.

— Я на станции у железнодорожников был. Что за люди, Витя, — шептал Саша возбужденно. — Им бы дать сейчас оружие, они бы весь город перевернули! Честное слово!

Во дворе нас ждала неприятность. На крылечке сутулилась печальная тетя Нюша.

— Увели нашу корову, мальчики, — сказала она тихо. — Ждала я этого, а все-таки жаль… Так жаль! — По ее щеке покатилась слеза.

…Вечером, когда я закрывал ставни, меня окликнула из-за забора Валя. Так и не закрыв последнюю ставню, я бросился на улицу, подхватив по дороге Сашу.

Валя стояла у калитки с невысоким широкоплечим парнем в сапогах и кепке, лет восемнадцати-двадцати. В сгустившемся сумраке я не мог разглядеть его лица.

— Петрусь, — представился он, протягивая нам руку.

Все движения его были быстрыми, но было в них в то же время что-то неуловимо мягкое и ловкое. Он крепко тряхнул руку мне, потом Саше и, чуть-чуть раскачиваясь на носках, спросил:

— Кто племянник Леонида Федоровича?

— Я…

— А это Саша?

— Да.

— Привет вам от Леонида Федоровича. — Он, помолчав, добавил: — Вы знаете, где немцы трофейное оружие держат?

— Знаем.

— И как туда ползти, знаете?

— Я сам туда лазил, — сказал Саша.

— В общем придется мне этим делом заняться. Мы хотели разом все забрать, да нет подхода к городу. Придется в общем постепенно. Ну так что ж, пошли.

— Куда? — спросили мы с Сашей в один голос.

— Как куда? — удивился Петрусь. — За оружием!

Я растерянно посмотрел на Сашу, подумав о том, как будут волноваться мама и тетя Нюша, если мы не явимся сейчас домой. Саша угадал мои мысли:

— Ничего, Витя, скажем, что с Валей разговаривали. Ты подождешь нас, Валя?

— Я пойду с вами, ребята. Там будет много работы… А потом я, пожалуй, зайду к тете Нюше.

— Лопату захватить надо, — сказал Петрусь.

Я взял в сарае лопату, даже не спросив, зачем она нужна, и мы цепочкой двинулись огородом на выгон.

Ночь была черная и прохладная. Темнота такой плотной стеной поднималась перед глазами, что мне не было видно ни одного из моих спутников. Я слышал только их дыхание и легкий шелест травы под ногами. Землю, воздух, небо — все заволокла эта недвижная, влажная, наполненная острыми запахами тьма. Пахло сырой землей, высыхающей травой и еще чем-то особенным, чем пахнет обычно осенью в лесу и в поле. Где-то в небе слышалось тонкое курлыканье журавлей. Потом оно стихло, и на смену ему явились далекие звенящие звуки: на большой высоте шли самолеты. Я сразу определил, что это наши, советские машины, по ровному и плавному гулу моторов, в отличие от которого немецкие самолеты летят с прерывистыми, какими-то рыкающими звуками. Наши летчики вели машины на запад бомбить вражеские тылы. Словно подтверждая мою догадку, далеко за городом начали бить немецкие зенитки. Скоро они смолкли, и снова вокруг стало угнетающе тихо.

— Стоп! — шепнул идущий впереди Саша. — Дальше идти опасно, надо ползти…