Монументальная пропаганда

— Да разве я о своей жизни плачу? Я свою жизнь полностью оправдал. У меня видение было. Что стоит мне до него дотронуться, и болезнь тут же отступит. Он непременно должен меня спас… — Огородов вдруг захрипел, закашлялся, задергался и схватился за грудь.

Из угла рта пошла пузырями черная пена.

— Да ты что, что ты! — заволновалась и захлопотала возле него Аглая. — Ты подожди. Здесь не помирай. Здесь не надо. Я сейчас доктора вызову.

Она сама была слаба, но дотолкала его до дивана. Он рухнул на него навзничь и замер с открытым ртом и выпученными глазами. Несколько секунд он лежал, запрокинувши голову, как будто даже без дыхания. Чем напугал Аглаю еще больше. К счастью, все обошлось. Гость очухался и даже настолько, что был приглашен на кухню и напоен чаем из кружки с надписью «XX лет РККА».

Аглая смотрела, как он, сложив губы трубочкой, дует в кружку и затем пьет чай без видимого желания.

— А чем вы сейчас занимаетесь? — поинтересовалась Аглая.

— Сейчас-то ничем. А так что ж… Вождей лепил. Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко… О вашем пьедестале все время думал. Нехорошо, что пустой стоит.

— Хорошо, — возразила Аглая. — Дождался хозяина. Не зря было сказано: «Будет еще на нашей улице праздник».

— Не зря, — согласился гость и снова зашелся в кашле, хватаясь за грудь.

— А у вас, извиняюсь, какая болезнь? — Аглая опять перешла на «вы». — Что-нибудь вроде рака?

— Хуже, — сказал он, покашливая.

— Разве бывает хуже?

— Кажется, бывает. — Он странным образом улыбнулся и посмотрел ей прямо в лицо. — У меня СПИД. Вы слышали про такое?

— СПИД? — переспросила она растерянно. — Как это СПИД? СПИД — это же только у этих бывает… А-а, — догадалась, — так вы тоже этот?

— Да, я гомосексуалист, — с вызовом сказал Огородов. — И горжусь этим. Теперь весь цивилизованный мир признает, что в этом нет ничего зазорного. Тем более, что я художник. Творческая натура. Все художники такие.

— Как это все? — не поверила она. — Все художники друг друга в задницу, да? И Репин, и Шишкин, и Кукрыниксы?

— А про Чайковского вы знаете? — спросил он. — Все знают, что голубые самые талантливые люди. А другие — это бездари. Другие, тьфу! — он плюнул, правда, не на Аглаю, а в сторону, но она все равно всполошилась.

— Ты что! — закричала она. — Ты что это плюешься в чужом доме? Тем более, что заразный. Дай сюда! — Она вырвала у него чашку, расплескавши остатки чая, уже остывшего, и сказала слабым голосом, но решительно: — Уйди отсюда.

— А что такое? — не понял Огородов. — Через чашку СПИД не передается.

— Уйди, я тебе сказала. Мне на тебя смотреть противно. Гомик несчастный! Уйди. Вон отсюда!

Вытолкала его в прихожую, сунула ему в руки пальто и шапку, еле дотерпела, пока он оденется, и потом, когда он уже по темной лестнице, цепляясь за перила, спускался, крикнула:

— Пидарас проклятый! — И тут же услышала, как будто в ответ:

— Сердце красавицы склонно к измене…

Это был голос Жердыка.

Аглая перегнулась через перила, надеясь увидеть поющего, но на лестнице никого не было, а голос Жердыка шел вроде бы из подвала, где жил Ванька Жуков. Но тоже шел как-то странно. Жердык не пел песню целиком, а все время повторял, как на испорченной пластинке:

«Сердце красавицы склонно к измене… Сердце красавицы склонно к измене…» —  и так без конца.

«Чушь какая-то», — подумала Аглая.

Но это была не чушь. Это Ванька Жуков гонял по кругу пленку с записью голоса Жердыка и подстраивал прибор, который будет реагировать только на этот голос, только на эту мелодию и только на эти слова: «Сердце красавицы склонно к измене…».

Глава 15

Как живет существо, превращенное из молодого, красивого, полного сил человека в обрубок, безобразный на вид и лишенный возможности даже обслуживать себя самого? Здоровым и благополучным людям этого не понять. У такого калеки другие чувства, иные радости, его миропонимание не совпадает с нашим, и жизнь ему не кажется слишком уж ценным даром.

Иван Георгиевич Жуков смотрел по телевизору старую кинокомедию с Мироновым и Никулиным в главных ролях. Ванька отдыхал и имел право себе это позволить. Выполняя сложнейший заказ, он добился наконец, чего хотел. Не просто было сделать такую штуку. Она безотказно откликнется на слова и мелодию, исполненную только одним человеком, и никем больше. Это случится, может быть, завтра, 21 декабря — в день рождения Сталина, или дядюшки Джо, как его называет Джим. Завтра статуя чугунного дядюшки будет поставлена на свое старое место. А после этого кое-какие люди захотят отметить это событие. Они поедут в ресторан «Золотой ключик». Они там выпьют. И захотят спеть что-нибудь задушевное…