Монументы Марса

От одежды мокрого человека пошел пар.

— Так что же вам нужно? — спросил Басманный.

— Две минуты вашего времени, — сказал мокрый человек, шмыгая носом. — Вы скажете «да». И я уйду.

— Тогда я скажу «да» немедленно, — ответил Басманный. — И лягу спать. У меня завтра трудный день.

— Знаю, — сказал мокрый человек и первым вошел в лифт. — Третий этаж?

— Третий.

— Завтра вы летите на Титан, — сказал мокрый человек. Длинными пальцами он убрал со лба прилипшие черные волосы. — И не пытайтесь отрицать.

— Тут нет тайны, — сказал Басманный. — Если запуск не отменят.

— Все будет в порядке, — сказал мокрый человек. — И я полечу вместо вас.

— Почему? — удивился Басманный.

Двери лифта раскрылись. Басманный пропустил вперед гостя, и тот сразу прошел к двери в его квартиру.

— Потому что мне надо завтра, в крайнем случае послезавтра быть на Титане.

— Почему?

— Потому что послезавтра оттуда уйдет рейс к Плутону. Я там должен быть раньше. У вас есть кофе?

Мокрый человек прошел к креслу, опустился в него, вокруг ботинок образовалась небольшая лужа.

— Сейчас сделаю, — сказал Басманный. — Но вы явно обратились не по адресу.

— Вот это мне лучше знать, — возразил гость. — У меня разработана последовательность действий. Вы в ней — только этап.

Басманный включил кофемолку. Она зажужжала густо, солидно. Дождь смочил подоконник — утром Басманный забыл задвинуть окно. В комнате пахло мокрой листвой и грибами.

— Очень приятно, — сказал Басманный. — А чем вы намерены заняться на Титане? Вы геолог?

— Я арфист, — сказал мокрый человек, вдыхая запах молотого кофе. — Меня зовут Ник. Ник Прострел. Не слышали?

— К сожалению, нет. Я далек от мира арфистов. А что арфисты делают на Титане?

— Не знаю, — признался Прострел. — Я буду первым. Мне нужно застать Таисию.

Кофе поднялся над туркой рыжим горбом, и Басманный разлил его в чашки. Прострел жадно схватил чашку и принялся мять ее пальцами. Басманный не мог оторвать взгляд от пальцев гостя. Чашке было двести лет, и никто прежде не старался ее раздавить.

— Кем же вам приходится Таисия? — спросил Басманный, надеясь отвлечь Прострела от уничтожения чашки. — Она заболела?

— Она совершенно здорова, — возмутился Прострел. — С чего вы решили, что она больна?

— Тогда объясните мне.

— Я не могу без нее жить. У меня арфа валится из рук.

— Я думал, что арфы на подставках, — сказал Басманный.

— Не понимайте меня буквально, — обиделся Прострел. — Мы знакомы с Таисией три года. Она была на моем концерте. Женщина редкой профессии. Специалист по хондритам. Представляете? Нас влекло друг к другу. Мы собирались соединиться. Если бы не обстоятельства. Я не спал всю ночь. Это нервы!

— Может быть, — сказал Басманный. Ему очень хотелось, чтобы гость поскорее ушел и оставил его в покое.

— Я послал ей письмо, что должен еще раз обо всем подумать. Брачный союз — это серьезный шаг. Вы со мной согласны?

— Согласен.

— Но она не стала ждать.

— Пошлите ей телеграмму, что раскаялись.

— Дело в том… — Вдруг в глазах Прострела начали зреть слезы, скапливаться блестящим валиком на нижнем веке. — Это уже было. Шесть раз. Как минимум. Я говорю вам об этом как мужчина мужчине. Я бы на ее месте не поверил мне. Я ненадежен.

— Так зачем вам на Титан? Вы же снова передумаете.

— Нет, — ответил Прострел. — Она всегда прощала меня. А теперь сказала, что улетает на Плутон. А там Степанян.

— Ну и хорошо. Она ждала три года…

— Я решил, — сказал Прострел.

Он сделал усилие, красные пятна выступили на щеках, чашка, которой было двести лет, разлетелась, кофе брызнул между пальцев на шкуру белого медведя на полу, на светлую обшивку кресла.

— Я не спал ночь, — сказал Прострел, не обращая внимания на бесчинства, которые он натворил.

— Этой чашке было двести лет, — сказал Басманный.

— Как вам не стыдно думать о чашке! — Слезы сорвались с нижнего века, покатились по щекам. — Вы бессердечный человек, Басманный. Я не буду вас жалеть.

— Не надо меня жалеть, — мрачно сказал Басманный. Он собрал осколки чашки и понес их на кухню. Когда он вернулся, в руках Прострела была уже вторая чашка. И он уже начал мять ее в пальцах.

Басманный сказал:

— А ну-ка, отдайте мне чашку.

Прострел чашку вернул, проворчав:

— При чем тут чашка? Я вам завтра достану таких двадцать. Я лечу на Титан и там ей все скажу. Уступите мне свое место.

— Это от меня не зависит.

— А если бы зависело?

— Я бы вас близко к Титану не подпустил.

— Тогда я готов уйти на Титан пешком.

— Это выход, — сказал Басманный. — Я не возражаю.

— Вы смеете шутить!

— Я надеюсь, что ваша Таисия будет счастлива со Степаняном.

— Нет! Я понял, что люблю только ее. Почему вы считаете, что арфист — это не человек? Почему арфист не имеет права полететь на Титан?

— Через год, — сказал Басманный, отхлебывая кофе и разглядывая пятна на шкуре и на обивке кресла. — Арфистов мы будем отправлять через год, когда полеты на Титан станут обычны.

— Безобразие! А если бы я играл на кларнете?

— Кларнетистов мы обслуживаем в первую очередь. Я больше вас не задерживаю.