«От начала до конца книги я испытал странное ощущение: я не только видел, но как бы вдыхал то, что вы описываете». У Мопассана более острый глаз, чем у уроженца Экса. У Золя более тонкий нюх. «От каждой страницы исходит крепкий, дурманящий аромат. Вы заставляете нас ощущать землю, деревья, брожение и произрастание; вы вводите нас в мир такого изобилия, такого плодородия, что это ударяет в голову… Признаюсь, по окончании чтения… я заметил, что совершенно охмелел от вашей книги, да и сверх того пришел в сильное волнение!»
16 апреля 1877 года молодые писатели Поль Алексис, Анри Сеар, Леон Энник, Ж.-К. Гюисманс, Октав Мирбо и Ги де Мопассан пригласили Флобера, Золя и Гонкура в ресторан Траппа. Сияющий и великолепный Флобер ликует, позабыв о своих заботах. Золя и Эдмон де Гонкур сопровождают его. Флобер и Золя шутливо спорят. Гонкур выступает в качестве арбитра.
— Вы погрязли в этом, Золя. Натурализм тем плох, Что он становится школой. Только искусство ради искусства чего-то стоит.
Ги, сиречь Вальмон, внимательно слушает, но не Может удержаться, чтобы не подмигнуть одной из официанток. Флобер возмущается:
— Еще одна, которую он увезет с собой на лодке!
Здесь, у Траппа, еще за три года до опубликования «Вечеров» уже собралась будущая меданская группа. Грандиозный успех «Западни» окончательно побудил Золя бросить клич натурализма — как объявляют войну — и организовать группу своих единомышленников. 1878 годом — годом покупки дома в Медане — датируется начало деятельности этой группы.
В 1876 году у Катюля Мендеса, в его квартире на улице Брюссель, Ги познакомился с Гюисмансом и Леоном Энником. Гюисманс был уже в ту пору другом Анри Сеара, а Мопассан другом Алексиса, который рассказывает следующее: «Однажды, в четверг вечером, все впятером, дружной гурьбой, мы отправились к Золя. С тех пор каждый четверг мы являлись к нему», Итак, Золя принимал их каждый четверг. Однажды вечером молодежь решила, в свою очередь, пригласить его отужинать в их «Забегаловке».
Гюисманс остроумно писал об этих веселых ужинах: «Мы встречались в отвратительной дешевой столовке на Монмартре, где кормили недоваренной тухлятиной и поили ужасным дешевым кислым вином. Мопассан был душою этих пиршеств. Всегда сердечный и доброжелательный, он привносил свое веселье, добродушие, с видом напускного наплевательства ко всем и ко всему рассказывал смешные истории…» Золя, взыскательный гурман, скорчил гримасу, и тогда они решили позволить себе поужинать у Траппа.
18 апреля в «Репюблик де летр» были опубликованы отчет об обеде и меню, столь же неправдоподобное, сколь и литературное:
Суп-пюре Бовари.
Таймень а ля Девка Элиза.
Пулярка с трюфелями а ля Святой Антоний.
Артишоки Простая Душа.
Парфе «натуралист».
Вино Купо.
Ликеры из Западни.
Иронизируя, хроникер продолжал: «Господин Гюстав Флобер, у которого имеются еще и другие ученики, отмечает отсутствие угря по-кастильски и голубей а ля Саламбо». Это было очень тонко подмечено, так как у Траппа Золя оттеснил Флобера на задний план.
Кто же являлся инициатором этой литературной и гастрономической «операции»? Только Мопассан способен был уговорить Флобера, не любившего в одинаковой степени натурализм, реализм и романтизм, принять это приглашение. А когда Флобер согласился, то Золя уже не смог отказаться.
Впрочем, он и так, вероятно, согласился бы — только затем, чтобы доставить удовольствие Алексису! На этом обеде, который сегодня носил бы название пресс-конференции, Флобер и Гонкур были «звездами» второй величины — это был поистине бенефис Золя и молодежи из «его банды».
Кто вел протокол заседания? Разумеется, Эдмон де Гонкур. Возвратившись к себе, этот согбенный писарь занес в дневник: «Понедельник, 16 апреля. Сегодня вечером Гюисмане, Сеар, Энник, Поль Алексис, Октав Мирбо, Ги де Мопассан — молодежь, последователи реалистической и натуралистической школ, нас короновала — Флобера, Золя и меня, короновала официально трех мастеров современности, на одном из самых дружеских и веселых обедов. Вот она, новая плеяда, возникающая на наших глазах».
В литературной жизни, как и на водах Сены, Мопассан умеет управлять своей лодкой. Он лавирует. Он не более, чем Флобер, любит слово «натуралист», которое Золя пустил в жизнь, как выпускают джинна из бутылки. Слишком слабый, чтобы карабкаться одному, он не хочет быть растоптанным натуралистической когортой. С другой стороны, он не желает быть политически скомпрометированным. Зарождающийся натурализм принадлежит к левому течению… А министерство, в котором он еще служит, — к правому. Нюх его не обманывает, связь с натурализмом явится истинной причиной дела Этампа. Наконец, у него слишком сильно развито чувство собственного достоинства, чтобы согласиться долго называться — один из «господ Золя».