Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 2

Однако из этого, к счастью, не следует, что мы не можем верить и даже познавать то, что не способны объяснить сами себе и что выше нашего бытового понимания. Если бы мы веровали только в то, что наш ограниченный интеллект способен усвоить, понять, измерить, о чем он сможет создать четкое и ясное представление, вряд ли мы вообще верили бы во что-нибудь. Чувства не могут быть для нас единственными орудиями постижения возвышенных истин.

Самая большая наша трудность состоит в том, что язык наш не способен адекватно передавать идеи, потому что слова нашего языка суть отражения вещей, то есть являются образами того, что вещественно, материально. Произнеся слово «эманация», мы непроизвольно обращаемся мыслями к чему-то материальному, проистекающему от чего-то другого, что также материально; и если мы отвергаем идею материальности, в понятии «эманация» для нас не останется ничего, кроме признака невещественности. Само слово «вещь» заставляет наше сознание обратиться к вещам, знакомым нам, постижимым, воспринимаемым нашими чувствами. Стоит нам отвергнуть идею материальности, понятие «вещь» предстает перед нами как «отсутствие вещи», как полная невещественность, постигнуть которую посредством своих чувств мы не в состоянии. «Существование» и «бытие» – это термины, обладающие для нас тем же самым оттенком материальности; и стоит нам заговорить о «силе» или «власти», как тут же сознание представляет нашему мысленному взору нечто материальное, воздействующее на нечто другое, не менее материальное. Отвергните эту материальность – и понятия «сила» и «власть», лишенные физических признаков, кажутся нам такими же невещественными, как тени, пляшущие на стене, которые суть скорее отсутствие света, а не самодостаточные явления, которые существуют сами; точно так же дух для нас – это просто то, что не материя.

Бесконечное время и беспредельное пространство – это две первичные идеи. Для себя мы формулируем их так: присоединяем материальное тело к материальному телу, и так до бесконечности, пока хватает воображения. Но за последним из таким образом присоединенных нами одно к другому материальных тел все равно остается неизмеримо огромное, ничем не заполненное, пустое и безмерное пространство. Оно безгранично потому, что пусто. Затем мы присоединяем реальное событие к реальному событию, снова и снова повторяем этот процесс, выстраивая события в длиннейшую цепочку, но все равно за пределами этой цепочки – в ее начале и конце – продолжает оставаться беспредельное время, в котором не было и не будет никаких событий, и оно также беспредельно потому, что пусто.

Посему рассмотренные нами две идеи – бесконечного времени и беспредельного пространства – по всей видимости включают в себя идеи предельности и конечности материи и реальных событий. Мы не способны постичь идею бесконечности и беспредельности миров и событий в них; мы способны только постигнуть неопределенность их числа; ибо, стремясь постигнуть их бесконечность, мы постоянно, несмотря на все усилия, сталкиваемся с мыслью о том, что должно существовать некое пространство, в котором нет миров, и время, в котором нет событий.

Мы не в состоянии постигнуть, каким образом Земля, проносящаяся ежегодно по Космосу сотни и сотни миллионов миль много миллионов лет подряд, тем не менее, продолжает оставаться в центре мироздания; равно как и то, каким образом мы сами, человеческий род, прожив на Земле миллионы и миллионы лет много миллионов раз подряд, продолжаем оставаться в центре вечности; и все равно во все стороны от нас расходится неизмеримое и необъятное пустое пространство; и все равно впереди и позади у нас безмерное, ничем не ограниченное время; понять это – означает для нас признать, что и мир недвижим, и мы не жили вовсе.

Точно так же мы не в силах понять, как и почему сколь угодно длинная череда миров и вселенных, составленных вместе, ничуть не длиннее сколь угодно длинной цепочки мельчайших атомов; как и почему бескрайняя череда столетий ничуть не более продолжительна, чем бескрайняя череда секунд; обе эти цепочки не имеют начала и конца, а посему в каждой из них не больше и не меньше составляющих частей, чем в другой.

Равно как не в состоянии мы и составить в своем уме хотя бы какое-то представление о том, что нематериально. Да, мы пользуемся этим словом, однако оно означает для нас только и исключительно отсутствие, или отрицание, материальности; и если отринуть материальность, то останутся только бескрайние и ничем не ограниченные пространство и время.