Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

Наказание в этих играх может иметь и эгоистичную мотивацию: если я наказываю других, мой статус повышается относительно их статуса. Правильно ли это утверждение? Рассмотрим еще раз исходную игру «Ультиматум». Если бы реципиенты хотели понизить чей-либо статус, они должны отклонить предложение, предусматривающее деление меньше, чем поровну, 50 на 50 $. Они этого не делают. В игре «Ультиматум», где проектировщик имеет 10 $, но может предложить только 2 $ или 10 $, предложение в 2 $ должно быть отклонено. Оно, однако, не отклоняется. Наказание, конечно, понижает чей-то статус, но иногда люди используют наказание, чтобы ясно дать понять, кто находится в игре и кто из нее выходит, даже когда это требует их личных затрат.

Результаты этих игр свидетельствуют о таком глубинном качестве человеческой натуры: единственный способ гарантировать устойчивые, кооперативные сообщества — обеспечить открытую экспертизу репутации и предоставить возможности для того, чтобы наказывать мошенников. Всегда будут слабые личности, которые не способны контролировать искушение обмануть и взять больше, чем им положено. Выделяя таких индивидуумов и обеспечивая механизмы для того, чтобы наказывать их, мы можем сохранить общественные блага, на которые имеет право все человечество, — принцип справедливости как честности Ролза.

Все больше антропологов и экономистов обнаруживают данные, рассматриваемые в настоящее время как свидетельство в пользу уникальной человеческой познавательной адаптации. С одной стороны, в значительной степени мы унаследовали от наших предков эгоистичную природу, но с другой — мы развили уникальную, человеческую психологию, благодаря которой предрасположены к различным формам альтруистического поведения: прочной взаимности[93].

Взаимный альтруизм, первоначально постулированный биологом-эволюционистом Робертом Триверсом, базируется на эгоизме: я чешу твою спину, ожидая, что позднее ты почешешь мою. Я чешу твою спину только потому, что я знаю, что буду нуждаться в тебе, чтобы ты когда-нибудь почесал мою. Мое действие просто эгоистично. Сильной взаимности тут нет. Ведущими специалистами этого направления сильная взаимность определяется как «предрасположение сотрудничать с другими и наказывать за свой счет тех, кто нарушает нормы сотрудничества, даже когда нельзя ожидать, что эти затраты будут возмещены: или кем-то другим, или когда-нибудь позднее». Хотя сильная взаимность не эгоистична, она имеет стратегический характер: сотрудничайте только с теми, кому вы доверяете, и отстраните тех, кто не надежен, потому что они могут обмануть. Наказание, конечно, иногда оборачивается благом для тех, кого наказывают: мошенники могут возвратиться к нормальной жизни и быть хорошими гражданами. Но намерение наказываемого мошенника состоит не в том, чтобы преобразиться. Поэтому он должен платить отлучением от круга кооперирующихся участников. В результате должно стать явным различие между положением внутри группы и положением вне группы. Поведенческие эксперименты Фера поддерживают это объяснение, потому что участники готовы платить, чтобы наказать мошенников, даже если им никогда не придется с ними взаимодействовать. Поэтому наказание не может ставить целью вернуть их в группу, превратить из грешников в добродетельных сотрудников. Более того, те, кто наказывает больше других, — это также и те, кто вносит самую большую сумму в играх с общественным благом. Это дает основание предполагать, что именно они больше всех рискуют и больше всех заинтересованы в поддержании круга соучастников. Как и ожидается, мошенники и вносят меньше, и наказывают меньше.

Все исследования, обсуждаемые в этом разделе, подводят к следующему заключению: мы развили способность наказывать тех, кто обманывает, и сотрудничать с теми, кто заслуживает доверия. Но этот подход характерен для Запада, дающего объяснения исторических событий с позиций развитого индустриального мира. Что можно сказать о Востоке, о мелких сообществах охотников и собирателей в Африке, Австралии и Южной Америке?

Даже Бонго-Бонго [94]

Социальные антропологи любят указывать на исключения (характерные для разных культур) из всеобщих образцов человеческого поведения: но только не в случае Бонго-Бонго! Экономисты-экспериментаторы в значительной степени ограничили свои испытания единственной подчиненной им частью населения: студентами университетов. До какой степени изучение этих испытуемых — своеобразного эквивалента лабораторных мышей у психологов — дает результаты, которые можно распространить на других людей, позволяя сделать широкие обобщающие заключения о нашем биологическом виде?