Мораль (май 2009)

- Королева, - вдруг заскрипел снизу кот, - разрешите мне спросить вас: при чем же здесь хозяин? Ведь не он душил младенца в лесу!

Такова эта история. Специалистам по творчеству Булгакова она хорошо известна, а привязка к судьбе швейцарской убийцы и позволяет датировать события «Мастера и Маргариты» весной 1929 года. Реальная же Фрида Келлер предстала перед судом, была приговорена к смертной казни, которую заменили на пожизненную каторгу.

Для Фореля история соблазненной и покинутой служанки - пример общественного ханжества, подкрепленного судебным произволом. Но мы, просвещенные читатели двадцать первого века, как-то не вполне можем разделить пламенную убежденность автора. И не потому, что сердца наши черствы. Просто мир изменился.

Столетие назад женская непорочность была святыней, детей же путалось под ногами несметное количество. (Та же Фрида была одиннадцатой дочерью в семье; а ведь имелись еще и братья.) Для нас же культ девичьей невинности - вещь столь же абстрактная и устаревшая, как, например, принципы вассального долга или кодекс самурая. Зато каждый ребенок вполне конкретен и крайне ценен. Тем более что гандон доступен самым широким слоям населения, и рожают редко и поздно. Поэтому, когда мы читаем, как сначала девушка роет ребенку могилку в лесу, а потом душит его специально захваченным шнурком (не платком, как в романе), нам сложнее сострадать несчастной жертве общественного лицемерия. Как-то сразу в голову приходит, что наверняка можно было ребенка отдать на воспитание, найти бесплатный приют. Но женщина той эпохи была беспомощна и безответственна, она брела по жизни, словно сомнамбула.

Интересно, что у Булгакова Фрида присутствует на Балу Сатаны - то есть она мертва. Но на самом деле печальные приключения швейцарской преступницы относились к периоду, когда она сама была еще практически ребенком, так что, с большой вероятностью, Фрида Келлер намного пережила и Августа Фореля, и Михаила Булгакова. И никогда не узнала о писателе, который, убив ее раньше срока, подарил ей такую яркую посмертную судьбу.

Но и самому профессору не суждено было узнать, какой странной окажется судьба «Полового вопроса» в России. На долгие годы эта книга осталась единственной в своем роде. (В 20-е годы выходило много сочинений, посвященных половым отношениям нового коммунистического человека. Но они издавались малыми тиражами и быстро оседали на дне спецхранов.) Сей объемный труд весьма ценили букинисты. В домашних библиотеках он занимал почетное место. Гости часто одалживали его у хозяев почитать. Однако же популярность старинной книги носила особый характер.

В труде швейцарского ученого искали не прогрессивные социальные теории, а прямо вот так - не на заборе, а типографским шрифтом на бумаге - напечатанные неприличные слова. Вероятно, профессор иначе представлял себе грядущее разумное общество.

На внутреннем фронте без перемен

По страницам советской прессы 1920-х

«Буревестник», № 3, 1924

Выходной день

Услышав звонок, Варвара Павловна Таманцева, очаровательная женщина, имевшая в своем распоряжении чудную квартирку и незастрахованную домашнюю работницу Лушу, поспешила открыть дверь. Эту незатейливую работу пришлось выполнить потому, что Луша была послана с поручениями на весь вечер.

Открыв дверь, Варвара Павловна замерла на месте. Перед ней стоял неизвестный товарищ в кожаной куртке с каким-то замочком на груди. В руках неизвестного был портфель. Варвара Павловна сообразила все в одну секунду… Да, да, безусловно, он! Обследователь жизни прислуг! Об этом теперь много пишут и говорят… За эксплуатацию прислуги штрафуют, арестовывают, высылают… А Луша не застрахована! О, боже!

Варвара Павловна учла все это сразу, и гениальный план проник в ее белокурую головку. Она непринужденно вставила наманикюренный палец в ноздрю и нараспев спросила:

- Вам кого, барыню? Ей нет!

Гражданин удивленно взглянул на двухкаратное кольцо, украшавшее ковыряющий палец, и сказал:

- А вы, гражданочка, кем здесь будете?

- Мы - прислуги, - заявила Варвара Павловна, меняя ноздрю:

- Завсегда в них состояли на страже интересов, и не надо нам монахов, и не надо нам попов!

Фраза произвела на товарища хорошее впечатление. Он с любопытством взглянул на кротовую жакетку, прикрывавшую белые плечи Варвары Павловны. А она, уже увлекшись своей ролью, продолжала:

- Ох, какая у меня барыня! Прямо не поверите, прямо политкаторжанка душой! Вот заместо прозодежды - жакетку выдала мне… А работы у меня - час в сутки… Ничего барыня мне делать не позволяет… Все говорит, что от работы маникюр на мозолистых руках портится… И притом, какая она антирелигиозная! Бога - чертыхает всегда! Ей бы в Женотделе при Наркоминделе делегаткой быть, а не то, что так! Вот какая у меня барыня, тов. обследователь!

При последнем слове гражданин самодовольно улыбнулся и положил руку в карман. Увидев этот жест, Варвара Павловна засуетилась еще больше…