Моралите

— Ну, прихоти знати холопам интереснее убийства ребенка, — сказал Мартин, и впервые после нашего возвращения ослепление любовью исчезло с его лица, сменилось горечью. — Да, — сказал он, — значит, он не покидает своего покоя, потому что так ему взбрело. То, что ее повесят по оговору лжеца-монаха, не идет ни в какое сравнение с хворью этого лорда. — Внезапно он застонал, и его ладони поднялись, пряча лицо. — Ее повесят, — сказал он.

И тут, когда его страдания озаботили нас всех, в сарай вошел Стивен и выругался, зацепившись башмаком за дверь. Он был пьян, на ногах держался нетвердо, но его голос, когда он приветствовал нас, был достаточно ясным. Он долгое время бродил по городу, а затем зашел в харчевню неподалеку от церкви, вроде бы без всякой на то причины, кроме как выпить. Такая у него была привычка, когда что-то его тревожило или пугало. Признаться в своих страхах он полагал трусостью, и ему не хватало выдержки Прыгуна или Соломинки или даже Тобиаса, находивших облегчение в шутках.

В харчевне он увидел и узнал могильщика, который выкопал могилу Брендану, а раньше — Томасу Уэллсу. И заговорил с ним, и они напились вместе — больше на деньги Стивена, — и разговорились по душам.

— За могилу мальчика уплатили, — сказал он теперь, садясь, вытягивая перед собой длинные ноги и приваливаясь спиной к стенке. — Могильщик говорит, что управляющий Лорда уплатил попу. Он говорит, что видел их вместе. Церковная дверь была чуть приоткрыта, а они стояли внутри возле купели. Он видел, как они разговаривали, видел, как деньги перешли из рук в руки. Потом поп дал ему два пенса за работу. Могилу он выкопал, но не видел, как мальчика предали земле.

— Как так? — Глаза у Прыгуна стали круглыми, будто у совы. — Колдовство? — сказал он.

— Было это накануне дня, когда мы похоронили Брендана. — Стивен помолчал, свет поблескивал на его черной щетине. — В день, когда мы пришли в это проклятое место, — сказал он. — Его привезли и закопали вечером того же дня. Когда могильщик пришел на следующее утро докопать могилу для Брендана, могила мальчика была уже засыпана. Он не знает, кто ее засыпал и был ли мальчик погребен в полотне либо в рогоже. Ему никто ничего не сказал, а он побоялся спросить из-за того, что видел там управляющего Лорда.

— Они боятся гнева их лорда, и на то есть причина, — сказал я, вспомнив двух кабальных, прикованных цепями в темнице. Меня удивила и ужаснула мысль, что, пока мы добирались сюда — то ли когда двигались процессией по улицам, то ли позднее, представляя Игру об Адаме, — кто-то под покровом мрака опускал мальчика в могилу, засыпал его, а мы все это время ничего про то не знали. И такая спешка: тело Томаса Уэллса пребывало на земле, а не под ней, менее двух суток. Кто видел тело мальчика? Убийца, Флинт, управляющий Лорда. Но, конечно же, и его мать видела…

— Он сказал мне кое-что еще. — Стивен поводил языком внутри рта, как в привычке у пьяных. — За прошлый год из этого города и окрестностей пропало четыре мальчика. — Он помолчал, посмотрел перед собой и снова медленно задвигал языком во рту. — Четыре известны и названы, — сказал он, нагнулся вперед и сделал жест оратора, утверждающего истину: протянул руку перед собой и резко провел ею слева направо поперек себя. — А раньше ничего, — сказал он.

Между нами воцарилось краткое молчание. Как тогда, когда Мартин в первый раз предложил сделать Игру из убийства, на нас словно опустилось безмолвие, в котором легкие звуки слышались громче: шорохи мелких тварей в соломе, дыхание пса, уснувшего поперек ног Тобиаса. Затем Прыгун наклонился вперед в луч света.

— Пропали? — сказал он. — Как так пропали?

— Исчезли, — сказал Стивен, его речь утратила четкость, к опьянению добавилась усталость. Он поднял ладони в жесте призыва, но изобразил его плохо, неуклюже.

— Про них говорил нищий, — сказал я. — Мы сочли это блужданиями его ума.

— Одного нашли, — сказал Мартин. — Одного убили и забрали его кошель. Времени мало. Мы должны придумать, как представить это, как показать, что она невинна.

Он не хотел, чтобы нас уводили в сторону, он хотел, чтобы мы думали только об одном мальчике, одной Игре, он хотел, чтобы мы помогли ему спасти девушку. И сила его желания воздействовала на нас, как и извращенность желания, которое он испытывал к ней, которое овладело им, будто недуг.