Я могу сожалеть о себе, о том, что меня не было рядом в первые годы жизни моего ребенка, но что будет с ним? Что будет с мальчиком, у которого не было матери? Потому что я уверена, что Киара такая же мать, как гадюка.
— Ты можешь называть меня мамой, если хочешь. Это будет наш маленький секрет, — говорю я, жаждая услышать это слово, которого я так долго ждала.
Я представляла, как он будет называть меня так с тех пор, как он был в моей утробе. Я проводила ночи с рукой на своем животе, представляя, как держу на руках своего малыша.
— Правда? — он все еще выглядит неуверенным, поэтому я заверяю его, что только если ему будет удобно.
— Хорошо,
— Почему ты плачешь? — спрашивает он, быстро поднимаясь со своего места и подходя ко мне. Он стоит передо мной, его маленькие брови подрагивают в замешательстве. — Тебе грустно?
Я качаю головой. Как я могу объяснить ему, что этот момент значит для меня?
— Я счастлива, — говорю я, улыбаясь сквозь слезы. — Так сильно счастлива. И знаешь почему?
Он качает головой, все еще глядя на меня своими большими светящимися глазами.
— Потому ты, Лука, здесь, рядом со мной. И это делает меня очень счастливой, — говорю я ему, мои руки дрожат на коленях от желания прикоснуться к нему, мои слёзы всё ещё текут, как водопад.
— Но ты плачешь. — Он хмурится. — Я плачу только тогда, когда мне больно, — торжественно заявляет он.
— Иногда люди плачут и тогда, когда они счастливы.
— Тогда тебе нужно обняться? Папа всегда говорит, что объятия снимают боль. Но если тебе не больно... — он прервался, заметно смутившись.
— Я бы с удовольствием обняла тебя, Лука. Если ты хочешь меня обнять, — быстро отвечаю, удивляясь открывшейся передо мной возможности. Я протягиваю руки, чтобы он обнял меня, предвкушение нарастает внутри меня.
Его губы растягиваются в улыбку, и он без труда проходит между моими руками, его маленькие ручки обхватывают мою грудную клетку, и он кладет свою голову мне на грудь.
Я обхватываю его руками, прижимаю к груди и вкладываю в это объятие всю свою любовь. Одна рука поднимается выше, обхватывая его голову, чтобы я могла поцеловать его в лоб.
—
Он не отвечает, и я чувствую облегчение, потому что это означало бы, что он любит ту женщину, а не меня.
Он слегка отстраняется, его глаза проницательно оценивают меня.
Наконец я уступаю своему желанию и прикасаюсь рукой к его щеке, чувствуя его тепло.
— Ты такой хороший мальчик, Лука. Твой
— Да, — тут же отвечает он. — Он всегда говорит мне, что гордится мной, — впервые Лука дарит мне полную улыбку, его маленькие белые зубы сверкают в солнечном свете.
— Я тоже горжусь тобой, ты же понимаешь, — его глаза расширяются от удивления, и я чувствую, что вынуждена продолжить. — Может быть, я никогда этого не скажу, но я горжусь. Ты мой любимый мальчик, - я провожу большим пальцем по его щеке, запечатлевая этот момент в своей памяти.
Это будет моим якорем, когда я буду возвращать все, что они у меня украли.
— Синьора, — пугает меня голос гувернантки.
Я отпускаю руку Луки и коротко прощаюсь с ним.
Он снова быстро погружается в свои лего и, кажется, даже не замечает моего ухода.
Не обращая внимания на судороги в ногах, я держу все это в себе, делая бесстрастное выражение лица, вытирая слезы, чтобы не показаться странной.
— Спасибо. Я собираюсь уйти, — говорю я, прежде чем неохотно отвести взгляд от Луки и выйти из комнаты. Я медленно выхожу, держась за перила лестницы, чтобы не травмировать ноги.
В то же время я чувствую, как в моей груди расцветает что-то новое. Что-то знакомое и в то же время чужое.
Я все еще ошеломлена, воспроизвожу в голове его мягкий голос, когда он произнес это слово.
Это все, что мне было нужно, чтобы выстоять.
Глава 24
Аллегра
Находясь перед Лукой, я помогаю ему надеть ботинки. Время и упрямая решимость обеспечили восстановление подвижности моих ног. Я почти такая же гибкая, как до комы, и это делает меня еще более счастливой, когда я могу использовать свою вновь обретенную физическую силу вместе с Лукой.
Я по максимуму использовала время, когда могла тайком встретиться с ним, и вот уже несколько недель и Лука, и его гувернантка немного оттаяли по отношению ко мне. Думаю, мне повезло, что Киара в основном в разъездах, а Энцо настолько занят тем, что делает или с кем трахается, что его нет дома в течение дня.
— Тебе нравятся ботинки? — спрашиваю я его, закончив завязывать шнурки. Он смотрит вниз на темно-синие кроссовки, шевеля пальцами ног в них.
Медленным движением головы он выражает свое одобрение, и по моему лицу расползается улыбка.