Морально безнравственные by Верóника Ланцет

— Я люблю тебя, — в тот момент, когда слова вылетают из моего рта, ее голова наклоняется в сторону в жесте типа «это все». Я не позволяю этому удержать меня, продолжая, наконец, раскрывать все:

— Я думаю, что влюбился в тебя после нашей первой встречи. Ты была настолько непохожа на всех, кого я встречал раньше, что я не мог не влюбиться в тебя, — я делаю глубокий вдох. — Я не знал этого в то время, потому что я просто никогда не чувствовал этого раньше. Ты так сильно вцепилась в меня, что половину времени я не знал, задушить тебя или заняться с тобой любовью, — говорю я, и ее лицо превращается в вопросительный хмурый взгляд.

Отличный выбор слов, Энцо!

— Тогда ты подставила себя под пулю ради меня, и я расценил это как знак того, что мы идеально подходим друг другу. — Подняв одну руку, я заправляю прядь ей за ухо. — Ты воплощение всего, чем я восхищаюсь — храбрая, принципиальная, добрая и честная. Как никто другой не смог увидеть, какое ты сокровище, это кроме меня, — я останавливаюсь, когда вижу, как она сужает глаза, и понимаю, что комплименты не помогут мне выбраться из этой передряги — даже если они не что иное, как правда.

— То, что ты слышала, как я сказала отцу о нашей свадьбе, было просто тем, что ему нужно было услышать в тот момент. Я решил, что ты станешь моей женой, еще до того, как узнал, что другая семья хочет моей смерти. Я специально заставил тебя пропустить свадьбу, чтобы ты была в моем распоряжении.

Хотя я никогда не изменял ей, я, конечно, достаточно манипулировал ею, чтобы получить то, что я хотел — ее. И я не знаю, как она отреагирует на этот аспект.

На этот раз, однако, я позволю ей решать все - включая мою судьбу.

— Но ты не мог вынести моего вида, — наконец говорит она, ловя мою руку своей и убирая ее от лица.

— Боже, — простонал я вслух, расстроенный собственной глупостью.

Я был настолько сосредоточен на том, чтобы сделать ее своей, что не удосужился посмотреть, как это повлияет на нее. А когда она стала моей, я пытался бороться со своей одержимостью ею, потому что это сводило меня с ума. Я не мог даже находиться рядом с ней, не представляя тысячи способов, как я буду исследовать ее тело, желание попробовать ее губы было слишком сильным. Для человека, который гордился своей сдержанностью, она, конечно, уничтожила любое подобие самостоятельности, которое у меня было.

— Это моя вина, признаю, — сказал я, сжимая ее руку. — Мне не нравилось то, что ты пробудила во мне. У меня было постоянное желание быть рядом с тобой — с тобой, в тебе... Я не контролировал себя, когда дело касалось тебя.

— Правда? — спросила она резко. — Поэтому ты ходил к своим шлюхам? Потому что я была слишком дорога для тебя? — ее тон обвинительный, но я чувствую под ним боль.

Боль, которую я туда поместил. Черт!

— Маленькая тигрица, — я перемещаю свою окровавленную руку на ее щеку, приближая ее лицо прямо к своему, — клянусь тебе, я никогда не изменял тебе. Я никогда не изменял нашим свадебным клятвам — ни телом, ни душой. Я знаю, в это трудно поверить, но…

— Трудно поверить? — она насмехается. — Попытайся сделать это невозможным.

— Но это правда. — Я прижимаюсь лбом к ее, закрываю глаза, делаю глубокий вдох и всеми силами желаю убедить ее, что говорю правду.

— Я знаю, это моя вина, что я дразнил тебя и не прояснил твои предположения. Но в тот момент я решил, что лучше держать тебя на расстоянии. Это единственное, о чем я сожалею, потому что с этого началось все твое недоверие ко мне.

— Энцо, — говорит она мертвым тоном, — это хорошая речь и все такое, но неужели ты думаешь, что я поверю, что ты ни разу не спал с другой женщиной за эти пять лет. Допустим, ты лгал мне во время нашего брака и на самом деле был верен, — она останавливается, чтобы закатить глаза, — хотя это тоже весьма спорно. Но мне очень трудно поверить, что мужчина с твоим либидо может так долго обходиться без секса.

— Я обходился без секса двадцать четыре года, пять лет — это ничто, — бормочу я себе под нос, не собираясь, чтобы она это услышала. Но ее внезапный вздох говорит мне, что она действительно услышала меня.

— Что ты имеешь в виду? — ее слова вырываются с хныканьем, а глаза ищут мои, желая подтвердить правдивость моего утверждения.

— Ты единственная женщина, к которой я когда-либо прикасался, Аллегра. Единственная, — признаюсь я. До нее я никогда не хотел находиться рядом с женщиной, мысль о прикосновении вызывала у меня тошноту и отвращение.

Но только не моя маленькая тигрица. Она пробралась в мое сердце, и я не мог не прикоснуться к ней. Это одна из причин, по которой я старался держать дистанцию между нами, поскольку мне было трудно смириться с тем, что я хочу женщину — во всех смыслах.

Я был потрясен реакцией моего тела на нее, но в то же время я был до смерти напуган последствиями.

Ее лицо слегка дрожит, глаза расширяются в недоумении.

— Что… что ты только что сказал? — спрашивает она, ее голос неустойчив.

Она не верит мне.