Морально нечестивый by Верóника Ланцет

Я не хочу этого. Я никогда этого не хотел.

— Убей, иначе твоя мать может плохо спать сегодня ночью, как и то что внутри нее, — говорит он, и я чувствую, как по моей коже бегут мурашки. Мама на восьмом месяце беременности. Конечно, он не станет... не станет убивать своего ребенка. 

Но потом я смотрю на него. Он бы... он бы убил любого.

Отец все еще чувствует мою нерешительность, поэтому продолжает подробно описывать, что он с ней сделает. 

— И когда ее живот будет широко открыт, я вытащу этот плод... — Я больше не могу этого слышать. 

Я зажмуриваю глаза и нажимаю на спусковой крючок. Меня отталкивает назад выстрел из пистолета, и я вижу, что пуля попала в цель. 

Еще больше крови.

Пол становится красным. 

— Я знал, что в тебе это есть, парень. 

Правда?

Кажется, да...

 

 

У мамы начались схватки. Прошло уже несколько часов с начала схваток, и я то и дело слышу ее крики. Я не знаю, что происходит, но отец не захотел отправлять ее в больницу. Вместо этого он привел врача, чтобы тот ухаживал за ней дома. Я не знаю, как много он делает для нее, потому что она не кажется мне нормальной. 

Я беспокоюсь. Не из-за матери, потому что сейчас мне было бы все равно, если бы с ней что-то случилось, учитывая, какую роль она играла в моей жизни. Нет, я беспокоюсь за своего брата или сестру. Я беспокоюсь, что с ним или с ней что-то случится... Я надеюсь, что это будет мальчик. Девочка никогда не смогла бы выжить в этом доме, не под отцовской рукой. 

Я внимательно прислушиваюсь к любым звукам, когда по дому проносится визг. Я открываю дверь в свою комнату и бросаюсь к первому этажу, где отдыхает мама. Дверь закрыта. Я не вхожу. Вместо этого я подхожу ближе к двери и прижимаю к ней ухо, стараясь расслышать, что происходит. 

— Тужься! — говорит кто-то, и мать ругается на него.

Еще несколько звуков, прежде чем я слышу плачущий звук. Звук новорожденного. 

Я все еще прижат к двери, когда вижу, что пришел отец. Он хмуро смотрит на меня, но ничего не говорит, открывая дверь и направляясь внутрь. Я следую за ним. 

— Это девочка, синьор. — Доктор поворачивается лицом к отцу. 

— Бесполезно. — Я слышу, как он бормочет себе под нос, и сжимаю кулаки. Бедная малышка...

— Дьявольская метка! Заберите ее у меня! — Мать отталкивает сверток ткани, лежащий у нее на груди. — Это проклятие! Она дьявол! — кричит мама, и я, вопреки здравому смыслу, делаю шаг вперед и беру ребенка на руки. 

Отец все еще в комнате, у него скучающее выражение лица, но я вижу, что он оценивает мой следующий шаг. 

Я смотрю вниз и вижу милейшее личико. Она немного красная и грязная, но, когда она открывает глаза и смотрит на меня, я чувствую, как что-то сжимает мое сердце. 

Я даже не знал, что оно у меня есть. 

Это первый раз, когда я чувствую это... Я даже не могу назвать это.

Мои пальцы сжимаются вокруг ее маленького тела, желая предложить ей защиту, любовь... Любовь?

Я почти смеюсь от этой мысли. Я никогда никого не любил, и никто никогда не любил меня. Знаю ли я вообще, что это такое?

Но когда я смотрю в ее глубокие глаза, мне кажется, я понимаю. 

У нее большая темно-красная отметина, которая начинается прямо над глазом и тянется ко лбу. Вот что, должно быть, имела в виду мама, когда говорила, что это метка дьявола. 

Но... Я вдруг понял. 

Я смотрю на мать и вижу, что она крепко держит свои четки, произнося молитву — скорее всего, об изгнании дьявола. А отец просто смотрит на меня, словно ожидая, что я сорвусь. 

Мои глаза ещё раз скользят по невинной жизни в моих руках, и я понимаю, что мне нужно сделать. 

Я не могу позволить ей пережить то, что мне пришлось сделать... Я точно знаю, что за этим последует, какое насилие ей придется вынести от рук матери, особенно из-за ее родимого пятна. А отец... Мне даже не хочется думать о том, что он может с ней сделать. 

Я могу выдержать все, что он выливает на меня, но если бы он сделал это с тем, кто мне дорог... с моей младшей сестрой? А он бы сделал.

— Она проклята, — говорю я, повторяя слова матери. У меня все силы уходят на это, но ей будет лучше без этой семьи. 

— У нее метка дьявола. Мама была права. Мы должны отослать ее прочь.

— Так ли это, мальчик? — Отец прислонился к стене, достал из портсигара сигарету и прикурил ее. 

— Мы должны отправить ее в святое место, чтобы они смогли вывести из нее все плохое. — Я поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза. 

— Она принесет нам несчастье, если останется, — продолжаю я, и мама поворачивается ко мне, искренне соглашаясь. 

— Да! Заберите ее. Дьявол... это дьявол пытается искусить нас. Она принесет только несчастье. — Мать истерически плачет. 

Отец пожимает плечами.

— Делай, что хочешь. Она не мальчик. — Он бросает окурок на землю и тушит его ботинком, после чего поворачивается и уходит.

В комнате несколько служанок, и я замечаю Амелию, поэтому направляюсь к ней. 

— Куда мы можем ее отправить? Куда-нибудь, где о ней позаботятся?

— Я... Я.… — она заикается: — Есть монастырь. У семьи есть связи там.

— Возьми ее. Отведи ее туда. — Я передаю ей ребенка, стараясь больше не смотреть, зная, что чем больше я держу ее, тем труднее будет отпустить.