Моральное воспитание

Подобное преподавание очевидным образом предполагает, что учитель движется не наугад, а располагает некоторыми устоявшимися идеями относительно того, что такое французский дух. И действительно, именно при соблюдении этого условия его воздействие не рассредоточено, а, наоборот, концентрируется на небольшом числе точно определенных положений. Теперь, в завершение этой лекции, невозможно определить основные черты нашего национального характера; но есть по крайней мере одна черта, которую я бы хотел подчеркнуть, так как, мне кажется, она образует центральный пункт всей этой картины, тот, вокруг которого естественным образом могут сгруппироваться все остальные черты. Это универсалистская и, следовательно, космополитическая тенденция всех наших концепций и всех наших творений. Это одна из характерных черт того геометрического и картезианского духа, о котором я говорил в прошлый раз, и она лежит в основе французского духа. Наша склонность к упрощению, наша жажда рационализма толкают нас к тому, чтобы очищать вещи от всего, что в них есть слишком индивидуального и конкретного, с тем чтобы представлять их себе в самой общей и абстрактной форме. А именно потому, что такого рода понятия являются общими, потому, что они очищены от всего, что их обособляет, все человеческие умы могут к ним приобщиться. Вот почему было сказано, что мы мыслим для всего человечества[186]. Когда мы стремимся создать конституцию, мы намереваемся сконструировать ее не для нашего собственного и исключительного употребления, заботясь лишь о том, чтобы связать ее с особыми условиями, в которых оказалась наша страна; мы хотим, чтобы она служила человечеству в целом. Отсюда эти декларации прав, пригодные для всего человеческого рода, за которые нас столько упрекали с позиции так называемого исторического метода. Подобный взгляд на вещи настолько глубоко присущ нашему характеру, что сам наш язык несет на себе его отпечаток. Поскольку он является главным образом аналитическим, то он чудесным образом может выражать эти способы мышления. Именно это длительное время создавало его мощную способность к экспансии. Конечно, как я показал, желательно, необходимо, чтобы мы преодолели фазу геометрического упрощенчества, на которой мы слишком надолго задержались. Но это можно сделать, полностью сохраняя эту склонность мыслить вещи в их безличных формах, что является собственно сущностью научного духа. Мы можем научиться не довольствоваться больше чрезмерно простыми понятиями, продолжая при этом искать понятия общие и внятные. Мыслить научно будет всегда означать мыслить с помощью определенных и четко фиксируемых концептов. Конечно, как я уже показал, мы должны прийти к пониманию того, что наиболее элементарные концепты не являются наиболее объективными; что реальность, наоборот, бесконечно сложна; что, следовательно, мы можем достичь ее выражения лишь медленно, кропотливо, с помощью сложных систем четких концептов; что мы всегда сможем добиться лишь несовершенного выражения этого. Но отказываться от различения и выявления идей – значило бы отказаться от использования нашего разума, а это означало бы погрузиться в мистицизм. Об этом не может быть и речи. Отмечу еще раз, наша ошибка состоит не в стремлении иметь ясные идеи, т. е. в стремлении рационализировать вещи, а в том, что мы надолго остановились на слишком элементарном и упрощенном рационализме, на слишком облегченном рационализме. Мы можем, таким образом, добиться несколько более живого ощущения того, что есть сложного в вещах, не теряя того превосходного, что содержится в главном стремлении нашего национального характера.