Моральное животное

Как только такие гены возникают в популяции, иерархия становится частью социальной архитектуры. Общество может выглядеть и в самом деле так, словно оно разработано кем-то, ценящим порядок более свободы. Но это вовсе не значит, что так оно и было. Как выразился Джордж Вильямс в "Адаптации и естественном отборе", иерархия подчинения и господства, наблюдающаяся у волков, а также у самых разнообразных видов позвоночных и членистоногих, — не функциональная организация. Это — статистическая последовательность компромиссов, сделанных каждым индивидуумом в его соперничестве за продовольствие, партнёров и прочие ресурсы. Каждый компромисс адаптивен, но не статистический итог".

Это не единственное мыслимое объяснение возникновения иерархии, обходящее ловушку группового отбора. Другое основано на концепции Джона Мейнарда Смита, как эволюционно-стабильное состояние, конкретно, на его анализе гипотетического вида птиц «ястребоголубей». Вообразите господство и подчинение, как две генетически заданных стратегии, причём успех каждой зависит от их относительной частоты. Быть доминантом (например, запугивая всех субмиссивных вокруг с требованием отдачи вам половины их пищи) прекрасно, пока субмиссивов вокруг достаточно. Но по мере увеличения числа доминантов эта стратегия становится менее плодотворной: количество субмиссивов, которых можно эксплуатировать, становится всё меньше и меньше, зато доминанты сталкиваются друг с другом всё чаще и чаще, тратя силы на дорогостоящую стычку. Стало быть, стратегия покорности может процветать; отдавая часть еды, покорное животное избегает борьбы с доминантами, которая обходится дороже. Теоретически в популяции должен наблюдаться баланс с установившимся соотношением доминантов и субмиссивов. Как и всякое эволюционно-стабильное состояние (вспомним синежаберников, которых мы рассматривали в главе 3), это такая точка равновесия, в которой каждая из сторон имеет равный репродуктивный успех.

Существует вид, для которого это объяснение вполне исчерпывающе. У воробьев Харриса более темные птицы — агрессивные и доминирующие, а более светлые — более пассивные и покорные. Мейнард Смит нашёл косвенное доказательство, что эти две стратегии одинаково адаптивны — признак эволюционно-стабильного состояния. Но когда мы переходим к нашему виду (а для нашего вида аналогичным образом характерна иерархичность), такое объяснение социальной иерархии сталкивается с проблемами. Наиболее сложная из них состоит в том, что во многих обществах — Аче, Ака и многих других, и также у многих других видов — низкий статус влечёт низкий репродуктивный успех. А это не есть признак эволюционно-стабильного баланса стратегий. Это — отличительный признак животных низкого статуса, пытающихся из двух зол выбрать меньшее.

В течение десятилетий, пока многие антропологи преуменьшали значимость социальной иерархии, физиологи и социологи изучали её динамику, наблюдая признаки, по которым члены нашего вида классифицируют себя. Сведите вместе группу детей, и вскоре они разделятся на различающиеся ранги. Тех, кто занимает верхние ярусы, больше любят, им чаще подражают, и когда они пробуют завладеть влиянием, им легче повинуются. Зачатки этих тенденций наблюдаются уже у детей годовалого возраста. Сначала статус просто равен упрямству, высокоранговые дети — это те, которые не отступают; действительно для мужчин упрямство много значит до самой юности. Но уже в детском саду некоторые дети поднимаются в иерархии благодаря навыкам в сотрудничестве. Другие способности — интеллект, артистизм, прочие — также играют роль, и тем большую, чем старше человек становится.

Многие учёные изучали эту систему без всякой привязки к эволюционизму, хотя трудно было не заподозрить наличие врождённых предпосылок для таких машинальных образцов поведения. Кроме того, иерархии статуса наблюдаются и у наших родственников. У самых наших близких родственников — шимпанзе и бонобо они выявляются очень ясно и характеризуются сложностью; в более простой форме они обнаруживаются также у горилл — наших чуть более далёких родственников, и у многих других приматов. Если бы вам довелось знакомить зоолога с другой планеты с нашим генеалогическим древом и указать ему, что вот эти три ближайших к нам вида неотъемлемо иерархичны, то он, вероятно, предположит, что мы также иерархичны. Если бы вы далее сказали ему, что иерархичность действительно найдена в каждом обществе, сколь-нибудь пристально изученном, а также среди детей ещё не умеющих говорить, то он, скорее всего, счёл бы вопрос закрытым.