Моральное животное

Естественно, результирующий ярый эгоизм может означать, что это племя погибло в соперничестве с другим племенем. Но все племена подчиняются одной и той же внутренней логике, так что победители, скорее всего, и сами не будут эталонами добродетели. Даже та скромная доля альтруизма, которому найдено соответствующее применение, должна уменьшаться, причем даже тогда, когда «альтруисты» торжествуют победу.

Проблема с теорией Дарвина – это общая проблема со всеми теориями группового отбора: трудно представить, чтобы групповой отбор шел наперекор индивидуальному отбору или чтобы естественный отбор разрешал конфликт между благополучием группы и интересами индивидуума в пользу группы. Конечно, можно измыслить различные сценарии – с определенными коэффициентами миграции между группами и уровнями их вымирания, – где групповой отбор будет поддерживать индивидуальные жертвы; некоторые биологи полагают, что групповой отбор действительно сыграл важную роль в эволюции человека[343]. И все же сценарии группового отбора по большей части слишком заумны. Джордж Уильямс счел их настолько маловероятными, что в своем труде «Адаптация и естественный отбор» призвал не «постулировать адаптацию более высокого уровня, нежели требуется для объяснения фактов»[344]. Другими словами, в первую очередь следует задуматься, каким образом гены, определяющие тот или иной признак, могли оказаться в приоритете в повседневном соперничестве один на один. Только после этого можно, да и то с большой осторожностью, обратиться к соперничеству между отдельными популяциями. Во всяком случае, таково неофициальное кредо новой парадигмы.

В той же книге Уильямс блестяще применяет свою доктрину на практике. Не прибегая к групповому отбору, он формулирует то, что теперь считается общепринятым объяснением нравственных чувств человека. Уже в середине шестидесятых, сразу после того как Гамильтон объяснил происхождение альтруизма среди родственников, Уильямс предложил механизм, посредством которого эволюция могла вывести альтруизм за пределы родственных связей.

Глава 9 Друзья

Замечательно, однако, что сочувствие к огорчениям других легче вызывает слезы, чем наше собственное огорчение; факт этот совершенно несомненен. Многие люди, из глаз которых собственные страдания не могли исторгнуть ни слезинки, проливали слезы, сочувствуя страданиям любимого друга.

«Выражение эмоций» (1872)[345]

Осознавая слабость своей основной теории о нравственных чувствах, Дарвин на всякий случай выдвинул вторую. В ходе человеческой эволюции, писал он в «Происхождении человека», «по мере того как мыслительные способности и предусмотрительность членов племени совершенствовались, каждый из них мог легко убедиться из опыта, что, помогая другим, он обыкновенно получал помощь в свою очередь. Из этого себялюбивого побуждения он мог приобрести привычку помогать своим ближним, а привычка делать добро, без сомнения, должна была усилить чувство симпатии, служащее первым толчком к добрым делам. Кроме того, привычки, существовавшие в течение многих поколений, вероятно, склонны передаваться по наследству»[346].

Последнее утверждение, конечно, ошибочно. Сегодня мы знаем, что привычки передаются от родителя к ребенку через непосредственное обучение или имитацию, но только не через гены. В самом деле, никакой жизненный опыт (кроме, скажем, радиационного облучения) не влияет на гены, переданные потомкам. Красота дарвиновской теории естественного отбора, в ее строгой форме, заключалась в том, что она не подразумевала наследования приобретенных признаков, как это делали предыдущие эволюционные теории, например, теория Жана Батиста Ламарка. Дарвин увидел эту красоту и сделал акцент на чистой версии своей теории. Тем не менее позже он охотно привлекал и более сомнительные механизмы для решения особо сложных вопросов, таких как происхождение нравственных чувств.