Моральное животное

Позже Дарвин получил еще одну возможность убедиться в человечности дикарей – на сей раз благодаря эксперименту по кросс-культуризации. Из предыдущего плавания капитан Фицрой привез в Англию четырех огнеземельцев; трое из них теперь возвращались в родные края, просвещенные и цивилизованные (и респектабельно одетые), дабы распространять знания и христианскую этику в Новом Свете. Хотя эксперимент провалился сразу по нескольким направлениям (в частности, один новоцивилизованный огнеземелец украл имущество другого новоцивилизованного огнеземельца и позорно скрылся под покровом темноты[327]), на свете появились три англоговорящих аборигена. Дарвину, который прежде довольствовался молчаливым созерцанием, представился уникальный шанс вступить с туземцами в непосредственный контакт. Позже он писал: «Коренные обитатели Америки, негры и европейцы, разнятся между собой по уму настолько же, как и любые другие три расы, которые мы назовем. Несмотря на это, во время моего пребывания на корабле «Бигль» вместе с туземцами Огненной Земли меня постоянно поражали многочисленные мелкие черты характера, показывавшие большое сходство между умом этих людей и нашим; то же самое я могу сказать относительно чистокровного негра, с которым мне случилось однажды быть близко знакомым»[328].

Осознание фундаментального единства людей – человеческой природы – является первым шагом к превращению в эволюционного психолога. Второй шаг – попробовать объяснить составные элементы этой природы сквозь призму естественного отбора. Дарвин предпринял оба шага. В частности, судя по некоторым его письмам с «Бигля», он пытался объяснить такие особенности человеческой души, коими огнеземельцы и другие «дикари» на первый взгляд вообще не обладали: «Нравственное чувство, говорящее нам, что мы должны делать, и совесть, укоряющая нас в случае неповиновения этому чувству…»[329]

Как и в ситуации с бесплодием насекомых, Дарвин атаковал главное препятствие, стоявшее на пути его теории эволюции. Нравственные чувства едва ли можно отнести к очевидным продуктам естественного отбора.

В определенной степени решение, предложенное Дарвином для проблемы стерильности, годится и для проблемы нравственности. Его концепция «семейного» (родственного) отбора позволяет объяснить альтруизм у млекопитающих и, следовательно, совесть. Однако родственный отбор объясняет веления совести исключительно в рамках семьи, тогда как люди способны испытывать сочувствие и угрызения совести не только в отношении своих близких, но и в отношении незнакомцев. В начале XX века Бронислав Малиновский заметил, что в языке жителей островов Тробриан имеется два слова со значением «друг». Оказалось, их употребление зависит от того, к какому клану этот друг принадлежит: к своему или к чужому. Британский антрополог перевел эти слова как «друг внутри ограды» и «друг за оградой»[330]. Ведь и огнеземельцы, эти «жалкие дикари», смогли подружиться с молодым белокожим человеком, прибывшим из-за океана. Таким образом, главный вопрос остается: почему у нас есть «друзья за оградой»? Теория родственного отбора не в силах дать на него ответ.

Впрочем, данный вопрос следует формулировать гораздо шире. Человек способен сострадать даже людям «за оградой», которые не относятся к числу его друзей, – людям, которых он даже не знает! Почему? Почему существуют добрые самаритяне? Почему большинство из нас не могут спокойно пройти мимо нищего, не ощутив при этом пусть и легкий, но дискомфорт?

Дарвин нашел ответ (хотя сегодня он и представляется ошибочным). В его основе лежат особая путаница и замешательство, которые периодически возникали в биологии до самого конца XX столетия, когда ученым, наконец, удалось от них избавиться и расчистить путь для современной эволюционной психологии. Более того, дарвиновский анализ нравственности, вплоть до того момента, когда он совершил эту большую ошибку, в некотором смысле можно считать образцовым; местами это подлинный эталон метода эволюционной психологии даже по сегодняшним стандартам.

Гены морали?

Первая проблема, с которой сталкивается всякий, кто стремится к эволюционному пониманию морали, – ее удивительное многообразие, начиная от ханжества и аристократизма викторианской Англии и заканчивая нравственно санкционированной дикостью туземцев. С известным замешательством Дарвин писал о «нелепых правилах поведения», которые, например, «мы видим в ужасе индуса, нарушившего законы своей касты, и в бесчисленных других примерах»[331].

Если нравственность уходит своими корнями в человеческую биологию, то почему моральные кодексы так сильно отличаются друг от друга? Неужели у арабов, африканцев и англичан разные «гены морали»?