Моральные основы отсталого общества

Члены моей семьи никогда ничего для меня не делали, и я тоже ничего для них не делал. Если они оказываются у меня дома, и у меня есть хлеб, я предлагаю им хлеба. Если я прихожу к ним домой, и у них есть хлеб, они мне его тоже предлагают. Я слишком беден, чтобы делать для них что-то большее.

Подобных проблем не возникает во взаимоотношениях с дядьями, тетками, двоюродными братьями и сестрами, а также с более дальними родственниками. Они по своему положению не могут ничего требовать, и поэтому от них нет необходимости защищаться. С такими родственниками общаются теснее, чем с посторонними, но в обычной ситуации дядя или двоюродный брат не входит в дом без приглашения, а крестьянин, отправляясь в поле, не оставляет родственникам ключ.

В принципе, тесные и нерушимые узы связывают крестьянина с крестными отцом и матерью (compare и comare): те, кто стоял с ним на руках у алтаря, становятся его духовными родителями – что бы ни случилось, крестник, по идее, должен их любить и почитать. Крестные, утверждают крестьяне, должны считаться – и считать самих себя – «вторыми родителями» крестника. На деле же, все, что от них требуется, – это проявлять к крестнику дружелюбное внимание, помогать ему добрым советом и, если позволяют средства, делать небольшие подарки на Рождество и Пасху. Крестник, со своей стороны, обращается к ним с подчеркнутым уважением и дарит подарки на праздники. Ссориться с крестными читается дурным тоном, что, впрочем, не всегда удерживает одну сторону от желания погреть руки или сэкономить за счет другой. В автобиографии Прато есть, например, такой эпизод:

В то время у меня не было работы, надо было платить налоги, а семья-то росла. И тут мой compare предложил пойти к нему в работники на круглый год. Я очень обрадовался, и мы сговорились, что он будет кормить меня, платить по 1000 лир в месяц и в конце года давать по три квинтала зерна. Еще он обещал мне «семейное пособие», потому что семья у меня росла. Прошел год, и никакого пособия я не увидел: он только твердил, что за пособием – это не к нему, а в бюро социального обеспечения.

В ситуации, похожей на эту, многие – но далеко не все – жители Монтеграно скорее смирятся с тем, что их обманули, чем пойдут жаловаться на крестного. Собственно, крестьяне и стараются выбирать в крестные ребенку тех, с кем, скорее всего, никогда не придется вступать в деловые отношения. Как на своем опыте убедился Прато, наличие крестного, на которого неприлично жаловаться в суд, может поставить человека в невыгодное положение. (Из тех же соображений в крестные не берут близких родственников: с ними, как считается, уж точно когда-нибудь придется ссориться или судиться.)

Дружба – это роскошь, которая, по мнению местных жителей, им недоступна. Прато, например, часто работает в паре с одним и тем же крестьянином, но при этом в свободное время с ним не встречается и закадычным другом не считает. В гости чета Прато ходит только к родителям будущего зятя, да и то лишь по особым случаям вроде Пасхи. Все крестьяне, которым задавался такой вопрос, отвечали, что близких друзей у них нет и что они «нормально ладят со всеми».

Иногда крестьяне помогают друг другу в работе, одалживают немного хлеба или мелкие суммы денег, но делают они это не из симпатии и не по доброте душевной, а ради собственной выгоды. Никто из них не ждет, что ему поможет человек, которому такая помощь будет чего-то стоить. Работая на благо другого, крестьянин аккуратно записывает потраченное на это время. Даже самые пустяковые услуги порождают обязательства, по которым потом приходится платить. Когда приезжий социолог, собравшись отлучиться на несколько дней, решил оставить ключ от арендованного дома соседу, домовладелец заметил, что делать это глупо: «Вы без всякой нужды напрашиваетесь на одолжение, за которое необходимо будет как-то отплатить».