Моральный патруль

Я в высшей степени благородная девушка, поэтому задумалась о новом платьице и о других частях гардероба, а мой гардероб уже похож на листья жёлтой третьесортной бумаги. – Ощутите рукой, а не сердцем, граф Яков фон Мишель, как сейчас стучит моё золотое сердце от воспоминаний! – Графиня Анжелика де Ришар приложила мою руку к своей правой груди, засмеялась звонко, щекотно, и я понял, что она не лгунья, а я — будущая мать Солнца. – Потешно, граф, я ошиблась и прислонила вашу руку, драгоценную, хоть и малую, но уже знает толк в шпаге, к своей ошибочной правой груди, а не к сердечной.

Исправляю ошибку, и прошу принять мои извинения и покорность, умоляю вас, как перед треногой с пифией. – Моя рука под нажимом графини легла на левую грудь, и я ощутил сильнейшие толчки вулкана.

В то время я не осознавал двойственность поступка, но и графиня Анжелика де Ришар не играла со мной, она искренне говорила о сердце, но никак не намекала на театральные штучки гастролёрок балерин: сердце благородной графини свободно от низменных пошлостей и от болезненных страстей после монастырского кваса. – Стучит в барабан сердце, переполнено терзаний и нравственных мук?

В тот день в склепе оно стучало по-воробьиному, но доверительно, я же не убийца.

На благие цели я взяла пару горстей золотых монет, вышла из склепа, аккуратно – проследила до травинки, вернула могильную плиту на полагающееся место, и воскресла, оттого, что не запятнала свою честь воровством; на благородную мораль деньги – не краденные.

На урок успела – и это важно, потому что опоздание – минус балл нравственности.

С тех пор я неизменно брала из склепа деньги на поддержание своего должного скромного вида; сестер и братьев одаряла; а батюшка и матушка ничего не замечали за творческими процессами, причём у батюшки волшебным образом монет в сундуках прибывало, словно из воздуха материализовывались.

Я полагаю, что отец мой зарабатывал рисованием пейзажей, у него изумительно выходили сосны и медведи в берлогах, будто наяву, когда одинокая козочка Мэри плутает в жестоком, как пасть льва, Мире.

Не знаю, правда ли, ложь, но я себя убедила, что существует только настоящий момент, и, значит, в прошлом, я не могла взять золото, а ощущала себя в настоящем, когда с золотыми монетами расхаживала по бутикам, выбирала добродетельную одежду.

Теперь ты понял, молодой граф Яков фон Мишель, мораль моего рассказа, не отягощенного болезнями матери, виновностью художников перед обществом и формой почтовых открыток с изображением книги?»

Я ответил, что к своему стыду не вынес морали из повествования, наверно оттого, что я не в достаточных летах и не отмечен кокардой эстетического вдохновения ощупывания мышц благородных, морально устойчивых девушек.

Графиня вздохнула, затем легко сорвалась с места и танцевала вокруг меня, приседала на шпагат, подпрыгивала, высоко поднимала ногу — целомудренно, без нарушения законов нравственности – так в мясном супе вегетарианец не найдет ни грамма мяса.

«Милый друг мой, граф Яков!

Я не плачу, мы же не пускаем друг другу кровь на поэтическом вечере.

Я в танце подобна шмелю; шмель также поднимается и опускается в полёте; он ощущает цветок сначала нюхательными рецепторами, а затем только лапками – так и ты видел меня очами, а потом трогал, ощущал руками, отлитыми под рукоятку шпаги.

Я здесь и сейчас, и ты здесь и сейчас, а всё остальное – плоды нашего розового кварцевого воображения.

Нет никакого воспоминания о ночном пении дуэтом, потому что ночи не было, и никто не пел, и никто не музицировал в моём будуаре, и будуар в ночи не плыл, и никто не слышал, оттого, что – в прошлом, а прошлое – смутно, словно туча на картине графа Куинджи.

Ощущай правду шпагой, молодой граф Яков фон Мишель, или полнотой сердца; сердце подскажет дорогу к дому и к ларю с золотом, но никогда не верь, если сердце не верит, на то оно и сердце, чтобы жило в настоящем, а не во всех скрипках сразу». –Наиблагороднейшая Анжелика де Ришар упорхнула, оставила шлейф дорогих ароматов (купленных, вероятно, на золото отца) и свою кокарду за прилежание в уроках нравственности, словно Жар Птица перо обронила в костёр.

Я же, господа Космодесантники, – граф Яков фон Мишель поклонился капралу, будто краской плеснул на фагот, – не особо принимаю на веру, что останки героев вы рассортируете и отправите на родины в цинковых дорогих гробах с цветочками.

— В родных землях героя клонируют или восстановят тело по фотографии, а затем полнокровное тело с почестями предадут Земле, как мешок с бриллиантами в землю зароют, потому что процедуры стоят более пяти миллионов кредитов, — вольноопределяющийся подошёл к графу Якову фон Мишелю, пальцами-сосисками потрогал черную с синим ленточку на поясе, будто искал в графе Якове фон Мишеле ответ на свой сарказм о клонировании героев: — Лента – знак отличия?