Моран дивий. Стезя (СИ)

- Я странница перехожая, хожу-брожу лесами-степями, горами-пригорками. Судьба меня ведет, беда зовет. А боле ни у кого я разрешения не спрашивала, у тебя, Тимофей свет Сергеич, и подавно не спрошусь.

- Вот и пусть твоя судьба тебя к твоей беде ведёт. А чужую стороной обходит.

Тим распахнул дверцу пассажирского сиденья, не отпуская моего локтя, и буквально затолкал меня в машину. Обойдя капот, он взялся за ручку двери.

- Так твоя-то беда ближе. Рядом с тобой она, Тимоша, - услышал я через открытое окно.

Тим завел машину, и мы рванули в сумерки наугад, наблюдая как в свете фар порскают в стороны степные зайцы.

* * *

Дом Бадариных не вписывался в основную застройку поселка. Старый, деревянный, в кружеве замысловатой резьбы, со ставнями, мезонином и низами, - он выделялся словно породистый и степенный волкодав среди суетливых дворняжек.

В отличие от соседей, соревнующихся друг с другом в нелепости пристроек и безликой отделке сайдингом, Бадаринский дом был словно сам по себе, вне времени и пространства. Он не выпячивался - с улицы его было не разглядеть, за огромными старыми орехами виднелась только его резная высокая крыша. Он открывался только приглашенным, тем, кто миновав массивные, рубленые из дубового тёса ворота с деревянными маковками, проходил по бетонной дорожке, мимо цветников и грядок, мимо опутанного виноградом навеса летней кухни. Избранным открывался он в своей красоте и затейливости, протягивая навстречу крыльцо-ладонь, чисто выскобленное, с покрашенными в яркие цвета перилами, столбиками и виньетками. Он был необычен, но в то же время естественен. Он говорил: "Я - Дом, такой, каким Дом и должен быть. И если вы раньше думали по-другому, теперь-то понимаете что к чему".

Тим рассказывал, что дом принадлежит уже нескольким поколениям семьи со стороны матери. Ее предки живут здесь уже около трехсот лет, с тех пор как в Диком поле люди стали селиться активнее, поскольку набеги степняков становились всё реже и жиже. И ее же усилиями он сохраняется по возможности в неизменном виде. Газовую трубу и ту провели с тыла, припрятав в зелени. Водопровод и электричество тоже постарались привить старику наименее безболезненно и незаметно, демонстрируя всяческое уважение.

- Дом для нас больше, чем член семьи, - разоткровенничался как-то Тим. - Он дает нам защиту, мы ему обязаны.

Мне его пьяные разглагольствования показались тогда сентиментальной чушью. Я пропустил их мимо ушей. Меня занимали совсем другие мысли, те, которые и должны занимать студента восемнадцати лет: зачеты, девушки, хард-рок и где, блин, взять денег на сегодняшний ужин...

Откуда же мне было знать, что пройдет не так много времени, прежде чем я совсем по-другому начну воспринимать его случайные откровения.

* * *

Дом я увидел во всем блеске его старины и необычности только на следующее утро. Проплутав по степи, пока не выбрались, наконец, в места знакомые Тиму, мы добрались до места далеко за полночь. Пробравшись тихо, не зажигая света, чтобы не потревожить домашних, наверх по скрипучей лестнице, повалились совершенно без сил на уже заботливо приготовленные постели.

Кто была встреченная нами женщина, и почему Тим отказался принять у нее помощь, он мне так и не признался. Не скажу, чтобы я сильно настаивал, решив, что тетка - возможно, соседка, с которой Бадарины не ладят: дело соседское - дело известное. Тут такая вражда на почве столкновения интересов может развиться, что шекспировские кровники нервно курят в сторонке.

А нет - так мало ли причин? Я как-то вообще от природы не любопытен, а вечерняя история меня совершенно никак не заинтересовала. Даже необычная манера разговора главных действующих лиц вчерашней встречи лишь позабавила. Видно, тетка с юмором, просто стебалась над нами, ну а Тим отвечал в тему - ему палец в рот не клади.

... Когда утром я открыл глаза, Тима уже не было. Зато было солнце. Полная комната солнца - с дрожащими на потолке солнечными зайчиками, кружащимися в центре комнаты солнечными пылинками и даже запахом солнца.

Я огляделся. Комната была небольшой. Стены обшиты досками. Их совершенную теплоту не стали пачкать никакой современной отделкой. Две стареньких софы у противоположных стен, на которых мы с Тимом спали. Письменный стол, несколько полок с книгами, пианино, коврик на полу. Вот, собственно, и всё.

Хотя нет, не всё. На стене, на вбитых в доски гвоздях висела настоящая балестра, хоть и видно по всему - самодельная; кожаная потертая сумка с болтами к ней; широкий охотничий нож в самодельных же ножнах. Кожаные чехлы выглядели старыми, но еще крепкими. На коже местами сохранились следы украшавшей ее когда-то вышивки, но узор уже почти не угадывался.