Мораторий на крови

— Защита в восторге, — не смогла сдержать эмоций зампредседателя коллегии адвокатов Ирина Ларина, бальзаковского возраста молодящаяся блондинка. — История России прошла сквозь тысячи расстрелов, пора и нам приобщиться к европейской цивилизации.

— Приобщение к цивилизации, конечно, можно только приветствовать, Ирина Александровна, — перебил Ларину бывший прокурор Бережной. — Но не следует забывать, что по убийствам Россия-матушка едва ли не в мировых лидерах, а в нашей многострадальной области их число перевалило за три сотни в год.

— Верно мыслишь, Анатолий Васильевич, — поддержал Бережного недавно ушедший из УВД на пенсию Горюнов. — Конечно, не каждого надо ставить к стенке, но кое-кого, как говорится, сам Господь велел.

— Чисто мужская логика людей в погонах. — Ларина, разрумянившись, то и дело поправляя прическу, обратила взор к своей близкой подруге, врачу Северцевой. — Ну а ты как полагаешь, Мария Владимировна?

Полноватая, с проседью в густых волосах Северцева дипломатично произнесла:

— Тут есть, конечно, нечто… Ведь, случалось, и невинных расстреливали. А в общем, время покажет.

Чутко уловив ситуацию, поскольку все присутствующие, перебивая друг друга, едва ли не хором хотели высказаться, Комиссаров взял инициативу в свои руки.

— Как бы то ни было, государев указ на Руси всегда принято исполнять. И от этого нам никуда не уйти. Мнения разные, посему давайте, коллеги, просто проголосуем. Итак, кто за одобрение моратория?

Семеро из присутствующих, в том числе и сам Комиссаров, подняли руки.

— Кто против?

Таких оказалось трое: бывший прокурор, редактор газеты и пресс-секретарь УИНа. Среди них эмоционально высказался редактор «Вечернего Тригорска» Калистратов:

— Наверняка все помнят историю об отрезанной голове. Тогда наша газета предельно жестко высказалась по отношению к такого рода страшным преступлениям. И теперь, буду откровенным, помня об убийстве дочери нашего журналиста Толи Фальковского, напрашивается столь же острый материал.

— Илья Борисович, — прервал редактора Комиссаров, — вы высказали свое мнение. Оно будет учтено. Продолжим, однако, голосование. Воздержавшиеся?

Им оказался в единственном числе декан юрфака Аратюнян.

— Запишите, Мария Владимировна, результаты голосования в протокол, — попросил Комиссаров своего заместителя, врача Северцеву, — и перейдем ко второму вопросу.

Он открыл том уголовного дела.

— Вот прошение адвоката Рогинского об отмене смертного приговора Геннадию Бессонову, 44 лет, обвиняемому в убийстве из корыстных побуждений трех лиц — матери и дочери Садовских, а также несовершеннолетнего сына Тамары Садовской, Игоря, восьми лет, учащегося второго класса. В общем, вы знакомы с обстоятельствами трагедии, происшедшей 11 декабря прошлого года. Хотелось бы услышать мнение присутствующих.

— Но, господа, заседание отменяется, — саркастически усмехнулся редактор «Вечернего Тригорска». — В Белокаменной уже без нас все решили. И коль есть указ о моратории на высшую меру, не может же наша комиссия перешагнуть через державное верховное вето!

Поскольку все единогласно согласились с мнением редактора, Комиссаров с облегчением закрыл официальную часть. Теперь комиссии предстояло пройти в небольшой угловой зал столовой обладминистрации, где уже был накрыт стол для товарищеского ужина с традиционно обязательным «чаем».

10

С принятием моратория на смертную казнь Алексей Комиссаров, как председатель комиссии по помилованию, испытал чувство некоей виктории. Его, исходя из столичных слухов, следовало ожидать. Он понимал, что мораторий значительно упрощал его деятельность и как адвоката, и в комиссии по помилованию. Теперь, как и сегодня, когда избежал смертельного приговора Геннадий Бессонов, убивший семью Садовских, жуткие расстрельные преступления силой закона заменялись длительными или пожизненными сроками лишения свободы. И появляются варианты для защиты, спасительные даже для серийных убийц. Ну, двадцать, двадцать пять лет — какая, по сути, разница?

Но, с другой стороны, у Комиссарова внутренне, как бы против собственного мнения по поводу указа свыше, возникло нечто вроде ностальгии по отошедшим в историю временам.

— Вот ведь как обернулось, Веруша, — поделился он с женой за вечерним чаем. — Сегодня утром маньяка Милославского расстреляли, а террориста Дамзаева не успели. Указ Президента о моратории подоспел, всего какого-то часа не хватило, чтобы и его отправить в расход.

— Этого Милославского, помнится, ты же и защищал. — Вера придвинула мужу тарелку с тостами. — Еще говорил: «Мразь, отморозок, а постараться надо». Да и родные его не поскупились, нам на «Тойоту» с гаражом хватило, еще и по мелочам осталось. Хотя психиатры его все-таки признали вменяемым, несмотря на твои усилия…

— Все так. Я, пожалуй, для спокоя, рюмочку пропущу. — Комиссаров подошел к бару, приглядевшись, выбрал дагестанский коньяк.

— Налей чуток и мне, выпьем за детей.

— Поехали! За них, родимых! — Алексей Поликарпович, втянув в себя терпкий щекочущий аромат, одним глотком опрокинул рюмку. Приятное, спускающееся книзу тепло, расслабило его.