— Ты, Бенгт, — сказал пробст, — был таким хорошим и преданным слугою, о каких глаголет Господь.
— Да, — отозвался с постели Маленький Бенгт, — это верно. Точно, таков я и был.
— Никогда ты не ставил свое благо превыше хозяйского, оберегал то, что тебе препоручали.
— Да, все правильно. Премного вам благодарен за этакие слова, пробст.
По всей видимости, пробста постоянные перебивания раздражали. Он ведь был человек важный, общаться привык с важным народом и умел себя вести в любых обстоятельствах. Люди легко впадали перед ним в замешательство, а он всегда чувствовал свое превосходство и последнее слово оставлял за собой.
Теперь же он не успел как следует подготовить речь, ведь поездка в Морбакку случилась неожиданно и быстро, а та речь, какую он держал в церкви, для людской, пожалуй, не годилась. Он раз-другой кашлянул и начал снова;
— Ты, Бенгт, был хорошим и преданным слугою.
— Да, это уж точно, — опять сказал Маленький Бенгт.
Важный и даровитый пробст Фрюкселль побагровел.
— Ты помолчи, Бенгт, когда я говорю, — сказал он.
— Да, само собой, — отвечал старик. — Я ведь не перечу вам, пробст. Все, об чем вы толкуете, чистая правда.
Пробст побагровел еще сильнее. Снова откашлялся и попробовал начать еще раз:
— Ты, Бенгт, был хорошим и преданным слугою, но и хозяев имел добрых.
Старик, однако, пришел от услышанного в такой восторг, что смолчать никак не мог:
— Правдивые слова, пробст, ох правдивые. Сплошь мужчины хоть куда — и Веннервик, и писарь полковой, и нынешний барин, Эрик Густав.
Он протянул руку и погладил поручика Лагерлёфа по плечу. А сам прямо-таки сиял от счастья.
Пробст опять возвысил голос:
— Помолчи, Бенгт, когда я говорю.
— Ясное дело, — отозвался старик, — ваша правда, пробст. Все ваши слова, как есть, да Господу в уши.
Тут пробст поневоле рассмеялся:
— Ну что с тобой поделаешь, Бенгт. Ладно, обойдешься без речи. Вот тебе медаль, носи на здоровье многие годы.
С этими словами он шагнул к старику и положил медаль на его воскресную рубаху.
Позднее, за обедом в Морбакке, пробст выглядел слегка задумчиво.
— Никогда прежде не бывало, чтобы я сбивался, произнося речь, — сказал он. — Впрочем, надобно, наверно, и такое в жизни изведать.
Денежный сундучок
Маленький Бенгт в свой черед остался очень доволен пробстовой речью. Слова, что он был хорошим и преданным слугою, и медаль, и приход пробста в людскую, и все почести возымели благотворное воздействие: и ломота, и прострел вмиг отпустили. Во второй половине дня он уже сидел в постели, снова и снова рассказывая всем желающим о великом событии, о том, как он спас денежный сундучок полкового писаря.
Однажды зимой они с полковым писарем поехали собирать военный налог. Закончили дела в восточных уездах и намеревались заняться западными, но прежде полковой писарь хотел ненадолго заехать домой, потому что соскучился по жене и детям.
Маленькому Бенгту он, конечно, так не говорил. Ссылался на то, что коню нужно день-другой отдохнуть да и сундучок с провизией опустел, надобно его наполнить. Вдобавок денежный сундучок битком набит, и, прежде чем продолжать поездку, следует его опорожнить и отправить деньги в Карлстад.
Но в тот день, когда они поворотили домой, разбушевалась ужасная непогода, все дороги замело, конь мог идти не иначе как шагом. Уже стемнело, когда возле Ульсетера они пересекли реку Кларэльвен, а чуть позже, проезжая мимо поместья Нуршё, полковой писарь обронил, что надо бы завернуть туда и попроситься на ночлег. Однако, как уже говорилось, он соскучился по дому, а до Морбакки оставалось всего-то две мили, вот и решили они, полковой писарь и Маленький Бенгт, что, коли и придется им пробыть в пути до десяти или даже до одиннадцати, все ж таки лучше заночевать в своей постели.
Очутившись в густом лесу между Нуршё и Сандвикеном, они обнаружили, что дорога совершенно непроезжая, сани идут с таким трудом, что Гнедко вконец выбился из сил. Останавливался на каждом шагу, и ни кнутом, ни добрым словом взбодрить его было невозможно.
— Плохи наши дела, Бенгт, — сказал полковой писарь. — Нет ли тут поблизости какого-нибудь лесного хуторка?
— А ведь верно, барин. Есть недалече хуторок. Только для вас, барин, место это не годится.
— Я понимаю, что у тебя на уме, Бенгт, — отвечал полковой писарь. — Говорят, это место — пристанище мошенников да бродяг, и люди порядочные, как мне известно, остерегаются там останавливаться. Но, по-твоему, у нас есть другой выход? Мы три часа потратили, чтобы от Нуршё досюда доехать, а конь уже обессилел. Надобно поставить его под крышу, пусть отдохнет.
— Что ж, воля ваша, барин, поступайте как знаете.
Услышав такие слова, полковой писарь догадался, что у работника вправду есть весьма веские причины не заезжать на этот хутор, и решил сделать еще одну попытку продолжить путь.
Оба они вылезли из саней и принялись протаптывать дорогу коню, который медленно поплелся за ними. Работа была каторжная. Маленький Бенгт, конечно, привык к тяжкому труду, а вот полковой писарь, в больших дорожных сапогах выше колен, в волчьей шубе да при кушаке, быстро запыхался.