Morbus Dei. Инферно

Анна безмолвно смотрела на алтарь, на измученное тело Христа. У нее вдруг появилось тревожное чувство. Что-то страшное надвигалось на город и на его обитателей. Она вытаращила глаза, пальцы судорожно вцепились в край скамьи.

* * *

Тощий бродяга лежал убитый в тесном проулке. Люди, которые преследовали его, разошлись по домам или по трактирам, разнося заразу по городу.

* * *

– Adveniat regnum tuum…[12]

Солнечные лучи погасли, и церковь погрузилась в сумерки.

Анна Дорфмайстер почувствовала холод, тело стало неметь. Она раскрыла рот, чтобы предостеречь других, но из горла ее вырвался только слабый хрип.

– Nunc et in hora mortis nostrae. Amen[13].

Анна свалилась со скамьи, ударилась о холодные плиты. Глаза ее застыли. Священник и прихожане склонились над ней. Последнее, что увидела Анна Дорфмайстер, – это лица, чернеющие в сумеречном свете, и глаза как бездонные пропасти.

Покойники, все они, мужчины, женщины, дети…

LIX

Фон Фрайзинг не поверил своим ушам.

– Схвачены? Вы уверены?

Отец Виргилий медленно кивнул.

– Так мне сказали. На рассвете стражники арестовали двух беглецов, и одного из них, как оказалось, разыскивал брат Бернард. Не знаю, были ли с ними женщины.

– И что теперь намерен делать Бернард?

– Это одному Богу известно. Возможно, он лишь задаст им пару вопросов. Может, и на ваш счет спросит…

– Моя совесть чиста. Я не за себя беспокоюсь.

– Может, нам и не стоит беспокоиться? Не исключено, что Бернард хочет лишь внести ясность… – Но отец Виргилий, очевидно, и сам не верил в это. – Я просто хотел поставить вас в известность. Помяните их в ваших молитвах. Omnia Ad Maiorem Dei Gloriam.

И он покинул комнату.

Фон Фрайзинг прекрасно понимал, что все это значит. Бернард явно не отличался любовью к ближнему. Напротив, таким, как он, Церковь и была обязана своей устрашающей репутацией. И для него это был лучший из комплиментов.

Иезуит понимал также, что ничем не сможет помочь Иоганну и Элизабет. Даже будь он на свободе, у него не было ни единого шанса.

Монах опустил голову. Даже вера не могла превозмочь его бессилия.

* * *

Йозефа прикрыла за собой дверцу и посветила вокруг масляной лампой.

Элизабет свернулась в углу и смотрела прямо перед собой.

– Элизабет? – Женщина села рядом и осторожно обняла ее. – Что случилось?

Та рассказала ей, как попыталась освободить Иоганна, как на нее напали в переулке. Рассказала о болезни.

Йозефа невольно отшатнулась. Рассказ Листа еще не изгладился из памяти, и ей страшно было даже представить, чем это все могло обернуться для Вены. Но меньше всего ей хотелось оставаться в одной комнате с одной из них.

От Элизабет не укрылось выражение ее лица.

– Мне так жаль, – сказала она и тихо заплакала.

Йозефа взглянула на Элизабет и словно теперь только осознала, через что ей пришлось пройти: смерть дорогих ей людей, бегство на чужбину и, что хуже всего, неисцелимая болезнь, о которой она не могла никому рассказать, даже тому единственному, кто мог бы ее утешить. И даже с этим человеком ее разлучили…

– Все не так плохо, – мягким голосом сказала Йозефа. – Я ведь тоже не сидела сложа руки. Хайнц всегда заступался за нищих, если солдаты гвардии незаслуженно били и обирали их. Пусть это всего лишь нищие… но они привыкли возвращать долги.

Элизабет посмотрела на нее с надеждой.

– А знаешь, кто еще готов нам помочь? Ганс и Карл, два стражника, помнишь их? Я же говорила, что все будет хорошо, упрямая ты пастушка. – Йозефа прижала ее к себе. – Слушай, что я придумала…

LX

Дверь распахнулась, и в камеру вошли трое солдат.

Фон Пранк неохотно прервался. Подошел к солдатам, о чем-то переговорил с ними.

Иоганн был на грани обморока и сумел разобрать лишь обрывки фраз.

– …положение критическое… городской совет… чума или того хуже… срочно…

Явно озадаченный, фон Пранк потер виски. Потом вернулся к Листу и заглянул ему в глаза.

– Мы с тобой не закончили.

Вслед за солдатами фон Пранк покинул камеру. Сквозь туманную пелену Иоганн смотрел им вслед. Потом в глазах у него потемнело.

* * *

Тюремщик приволок Листа обратно в камеру и сбросил на пол, после чего захлопнул дверь и побрел прочь.

Пруссак подскочил к другу и перевернул его на спину. Рана в боку сильно кровоточила. Пруссак оторвал лоскут от рубашки Иоганна и попытался остановить кровь.

Тот застонал и пришел в себя. Посмотрел на друга.

– Так ты еще жив? Они там, видно, совсем от рук отбились… – От Листа не укрылась тревога за деловитым тоном друга.

– Не сказал бы. Там что-то стряслось, какое-то…

– Что? Иоганн…

Но тот снова потерял сознание.

Лист пришел в себя. Он лежал на тонкой подстилке из соломы. Пруссак нервно расхаживал из угла в угол.

Иоганн потрогал бок.

– Долго я провалялся?

– И пропустил кое-что интересное. Хотя я сам точно ничего не знаю. В одном можно быть уверенным: в городе какой-то переполох. Даже здесь численность караула сократили до предела. На ум приходят турки или чума.

Иоганн почесал голову. Чувство было такое, будто каждую мысль приходилось извлекать из себя клещами.