Мордовский марафон

- Достала кое-что, - голос ее был робок и печален. - Только, дорогой... может, все же не надо? Разве мало, что я прихожу к тебе каждую ночь? А тогда... - уткнувшись мне под мышку, она тихонько заплакала, всхлипывая и подрагивая плечами. Я гладил ее густые волосы, досадливо пережидая приступ, и, слепо уставясь в непроглядную темь, искал нужные слова.

Что говорить? Разве не все уже сказано? И вчера опять эта облезлая крыса в мундире, этот гунявый капитанишка, жирно слюнявя пальцы, рылся в моих письмах и презрительно хмыкал, елозя лиловыми червячками губ... Нет, поднося листочки к близоруким глазам, он их не читал, он лишь обдавал их смрадом своей начальственной душонки, упиваясь собственной властью и бессилием, заливавшим мое лицо бледностью.

Нет, именно сегодня, сейчас, только сейчас, когда они все в сборе, на своем празднике, упившиеся и веселые...

- Ну, успокоилась ? - спросил я как можно теплее. - Ты же знаешь, я больше не могу.

- А как же раньше? Ведь столько лет терпел... Действительно, столько лет!.. Это звучало упреком.

- Терпел, потому что не было исхода, даже намека на исход. Мы терпим нестерпимое, выжидая, высматривая свой исход, возможность враз заплатить по всем счетам. Терпел, но теперь... с тобой... я больше не вправе гнуться. Не вправе, и... и это выше моих сил, выше всего...

- И меня? Нас с тобой? Выше всего... но ради нас с тобой. Выше и ради...

Некоторое время мы лежали молча. Наконец она вздохнула и обреченно деловито спросила:

- Сейчас?

- Да, дорогая.

Нагнувшись, она пошарила рукой под койкой и, напрягши спину, положила мне на колени тяжелый чемодан. Я, шумно выдохнув волненье, осторожно щелкнул обоими замками, откинул крышку, и в лицо мне пахнуло железом и смертью.

- Автомат и три гранаты, - шепнула она.

- А винтовка ?

- Не смогла...

- Вот черт возьми!..

Она сжалась пружинкой.

- Ну ладно, - примиряюще бормотнул я и клюнул ее губами в щеку. - Спасибо, умница... Гранаты, правда, ни к чему, они ведь не разбирают правых от виноватых. Мне бы винта с оптикой!.. Ну ладно, ладно, и автомат сойдет.

Внезапно с лязгом распахнулась дверь - на пороге, пьяно привалившись мощным бедром к косяку, стояла здоровенная баба, совершенно нагишом, правой рукой она придерживала разъезжавшиеся в стороны тяжелые груди, а опущенной вниз левой сжимала горлышки трех бутылок.

- Эй ты! - крикнул я. - Прочь! Ты ошиблась камерой. Ты из чужого сна!..

Поразительно все-таки, сколь большой сдвиг в сознании произошел за эти шесть лет - стоило лишь появиться щелям в китайском заборе, и вот мы уже осмеливаемся роптать, что наши робы сшиты не по европейским меркам. Сдвиг очевиден. И не у меня одного, у меня-то, может, как раз менее других, ибо я давно уже был "со сдвигом". Или возьми то же унылое сомнение: "не чрезмерно ли жестоко с нами обошлись?" Словно я не знал, как со мной обойдутся, - ведь на этот раз (в отличие от шестьдесят первого года) правила игры мне были известны досконально. Не лицемерие ли теперь плакаться: ах, сколь вы оказались жестоки?.. Дай-ка подумать минутку. Ага, вот, кажется, в чем дело: я ведь в установлении этих правил участия не принимал, хотя вроде бы раз вступил в игру, значит, и правила признал, но это всего лишь "вроде бы". Я ведь отчасти потому и вступил в эту игру, что мне не по душе ее правила, как и невозможность изменить их, а потому и сейчас, проиграв, я имею моральное право требовать их пересмотра. В этом, быть может, основной смысл нашего проигрыша быть жертвами жестокости... Печальный смысл...

Живу так себе, серединка на половинку. Вроде бы, отсидев черт знает сколько, пора научиться без особых усилий воспринимать лагерь в качестве нормы бытия: успокоиться, привыкнуть и... просто жить (ведь не мучаемся же мы оттого, что, пленники земли, не можем вкусить прелестей и риска инопланетного существования), ан нет, воротит с души, да и только. Может, первейшая причина всяческого дискомфорта в тюрьме (как в специальном, так и в расширенном смысле) в неотвязном чувстве: коль скоро ты узник, то, что бы ты ни делал, ты делаешь решительно не то. А когда человек слишком долго "делает не то", что же удивляться его расчеловеченью, и, наверное, все мы отличаемся друг от друга еще и способностью перебороть, обмануть это чувство, творя - каждый на свой лад - иллюзии нужности своего образа жизни. Способностью жить иллюзиями, я думаю, можно отчасти объяснить и большую стойкость в разных передрягах - от драки до мытарств в следственных кабинетах - интеллигентов по сравнению с люмпенами...