Мордовский марафон

Ну ладно, хватит этих клозетных мудростей! Тебя еще не вывернуло? Значит, сижу я сегодня в клозете, а за моей могучей спиной смежное заведение того же типа, и в нем, не подозревая о моем застенном присутствии, беседуют, натужно покряхтывая, двое: некто Ш. и О. Грязному старичишке Ш. за шестьдесят. Лысый, с реденькой немытой бороденкой и хитрющими пуговками гляделок, зимой и летом, днем и ночью он не вылезает из засаленных ватных брюк и двух бушлатов, весь обвешан самодельными крестами и медальонами, и, наверное, нет такой недели, чтобы у него не забрали пару-другую «иконок», на которых персонажи священной истории занимаются всяческим непотребством. В прошлом бродяга, мошенник, вор и педераст (о чем свидетельствует и мушка, выколотая под левым глазом), в конце 50-х годов он «уверовал», объявил себя священником и, освободившись, пустился проповедовать по деревням… Много ли для этого надо: борода, бредовая евангелистика на хитрых устах да невиданная обрядность (через каждые 12 шагов он останавливается и долго кружится на одном месте, осеняя мелкими крестами то брюхо, то толстую задницу). И поползли к нему сгорбленные старушонки, завздыхали, запричитали, зашептали, вздымая к небу корявые ветви рук… Он плел им небылицы, упивался их самогонкой, блудодействовал и косноязычно пророчествовал. У нас он, несмотря на «сан», числится в уголовниках, ибо таков его истинный образ мыслей. Кто зовет его «вертуном», кто «шаманом», кто «отцом-проходимцем» или «святейшим провокатором». При стечении известных благоприятных обстоятельств он мог бы стать основателем какой-нибудь секты с изуверско-сексуальным профилем. Это маленький Гришка Распутин, но без его честолюбия, ума, силы и дерзости.

Другой — по кличке «Обезьяна» — хилое существо лет сорока, похожее на дряхлую лису, с мутными стекляшками глаз закоренелого мастурбанта, с острой измызганной и похотливой мордочкой — фигура заурядная, типовая для наших уголовников. Трус и наглый подлец, заядлый таблеточник и игрок, он, просадив в карты большую сумму, был «поставлен на четыре кости» (то бишь лишен невинности), неоднократно бит до полусмерти…

О.: А вот, поп, скажи мне — есть Ад или нет? Да не ври, честно скажи!

Ш.: А как же! Осподь с тобою, Безьяна… как же не быть-то? Вот мне намедни довелось беседовать с сыном Божьим…

О.: Да ладно гнать-то![15] Я тебя по-делу спрашиваю, а ты…

Ш.: А что?

О.: Вот к примеру, я — в Ад попаду иль в Рай?

Ш.: В Рай, Безьяна, и не сумлевайся… все мы тут мученики… поэты-и-писатели, пророки-и-учители, святые-и-философы… Осподь, он как сказал?.. Он…

О.: Ну, поплел блатной поп! В Рай-то оно в Рай, конечно… А вот был у меня один случай…

Ш.: Ну?

О.: Да как бы сказать…

Ш.: Дело хозяйское… Осподом Богом Саваофом я наделен силой связывать и развязывать, выслушивать и отпускать грехи хрестьянские.

О.: Гм, в Рай… А я, например, в пятьдесят пятом году малолетку замочил на чердаке одном: кимарил, а она как раз белье приперлась вешать, а я ее трахнул по балде, она и с копыт долой… засадил — очнулась и завойдотила. Ну, жалко мне ее стало — на часы, говорю, — хорошие такие, рыжие…[16] Как раз перед этим у одного фуцина вертанул. Да… ну и ходу с чердака… А тут как раз кто-то, слышу, идет по лестнице — я назад… Смотрю, она сидит и часы на руку примеривает… не плачет уже. Ах ты, блядь, думаю, — хвать у нее котлы, а она как заверещит!.. Ну и придушил ее…

Молчание. А может, врет подлец? Или нет? Смотри-ка, даже Вертуна проняло… Врет или нет? Точнее: мог бы он или нет?..

Ш.: Молоденькая, говоришь?

О.: Лет двенадцати… конопатая такая, в сандалиях…

Ш.: Это ничего… Бывает… Она ведь пионерка сатанинская, небось, или, может, жидовка. Я вот сам раз…

О. (злобно): да ты мне не плети, ты мне скажи, что там твой тухлый Бог думает?.. Ад, Рай!.. Я вот в детдоме… спишь — и снится краюха хлеба под подушкой. Вскинешься, руку сунешь, а там шиш. А ты говоришь!.. Пускай даже и Ад, мне плевать — лишь бы было что жевать. Хлопнула дощатая дверь.

— Тут ад, там ад… — донеслось уже из прогулочного дворика.

— «Ой, колы ж мы наимося хлеба черного с повидлой?» — визгливо заорал он детдомовский гимн.

Ну прежде всего, конечно, хочется возмущенно завопить: вот они — послушное орудие в руках лагерной администрации…вот они, кому вы благоволите, кого противопоставляете нам, говоря: «Как бы то ни было, а они наши советские граждане, случайно оступившиеся, а вы — сознательные враги…» — и т. д. Да что толку вопить-то, хочется понять.