Море

Квартира Сентмарьяи действительно оказалась открытой. В прихожей никого не было. В комнатах тоже было тихо. Агнеш прошла на цыпочках в темноте шагов двадцать, затем, согласно полученной инструкции, переступила порог слева. Очутившись в комнате, она осторожно зажгла фонарик с синей лампочкой, направила свет вниз, увидела пишущую машинку. Бланки оказались на месте — очевидно, с момента ухода Сентмарьяи никто в квартиру не заходил. Чуть дрожащими руками Агнеш вставила бумагу в машинку. Дрожь эта была не от страха, а скорее от холода и волнения. Под наполовину заполненными бланками она нашла также вырванный из ученической тетради листок. На нем карандашом были написаны данные, которые следовало отпечатать на бланках. Агнеш поднесла листок поближе к лампе и чуть не вскрикнула. Почерк! Буквы! Она среди миллиона текстов узнала бы этот почерк, почерк Тибора! И слезы хлынули из ее глаз. Подобно тому как во время летней грозы вдруг разверзаются тучи и ливень обрушивается на луга, на крыши домов, зеленые обливные горшки на заборах, обшарпанные стебли подсолнечника, вздувая и вспенивая ручьи, образуя во дворах пузыристые лужи, — из глаз Агнеш хлынули слезы, но по мере того, как она продолжала плакать, на сердце у нее становилось все тяжелее и тяжелее. Ей хотелось вскочить, бежать на край света, только бы увидеть Тибора и рассказать ему обо всем, о своем заточении, о горьких семи месяцах. Может быть, Тибор был здесь, в этой комнате, Тибор!.. Может, он где-то рядом? Увидит ли она его? Встретятся ли они когда-нибудь? Нет, это невыносимо.

Она взяла себя в руки. Надо быстрее печатать. Кати ждет. И, когда она во второй раз посмотрела на листок, почерк показался ей чужим. Что за глупость, как мог попасть сюда Тибор? Ведь его угнали на фронт. Еще весной, когда к ней кто-нибудь приближался на улице, она, замирая от трепета, останавливалась: Тибор! Потом выяснялось, что это вовсе не Тибор, что этот человек даже не похож на Тибора. Не один он так пишет букву «р» или «т»… Но, закончив работу, она все же спрятала в карман маленький листок бумаги с данными заводского рабочего Лайоша Кречмара и много раз подряд погладила его пальцами.

Девушки, словно невесомые, быстро и бесшумно пробирались вдоль улицы Бенуар. На некогда красивой улице почти не осталось целых домов. Еще в июле американцы сбросили сюда «ковер». Кое-где остатки стен тянулись к небу, как закопченные, предостерегающие пальцы.

— Представь, Кати, в детстве я боялась темных стен.

Они улыбнулись. Неужто можно бояться даже стен? В следующую минуту с освещенного прожекторами сада взлетело дерево. Не ветка, а целое дерево. С кроной, ощипанной зимней стужей, стволом, с огромными, как змеи, корнями. Оно кружилось, кувыркалось в воздухе, затем, выровнявшись, врезалось в крышу противоположного дома. Дом задрожал, дрогнула земля, засвистел ветер, будто мимо них стремительно проносился целый лес. Агнеш и Кати, схватив друг друга за руки, пустились бежать. Казалось, их сердца бились громче, чем грохотали грозные орудия.

Ач был даже не в силах радоваться, когда обе девушки прибежали в мастерскую. Он только молча пожимал им руки, не смея благодарить. Разве можно выразить словами благодарность за такой поступок? Агнеш собиралась спросить, разузнать, чей почерк она видела на листке. Но при виде всех этих швейных машин, катушек, ниток, этого хлама, при свете свечи смешными и глупыми показались все ее мысли о том, будто Тибор где-то рядом… Кати и Ач долго прощались у выхода из подвала. Улыбаясь глазами и обещая на словах скоро встретиться, они сжимали друг другу руки.

Агнеш вернулась в мастерскую и разобрала постель. Второй «караульный», белобрысая, совсем еще молоденькая девушка, уже лежала, укрывшись одеялом.

— Слушай, Агнеш, — окликнула она, мигая сонными глазами, — сюда приходила стерва.

— Кто приходил?

— Барышня Амалия. Понимаешь? Притащила с собой начальника ПВО. Остановила его в подвальном коридоре и давай твердить, что из-за дров слышится людской разговор, там, дескать, скрываются люди. Вальдемар был весьма сдержан. Он сказал, что это исключено, что он сам заложил дровами конец коридора. Это, наверное, доносятся голоса из соседнего убежища. В конце концов Цинеге вынужден был пообещать Амалии, что завтра тщательно все осмотрит.

— Надо сказать Кати.

— Ладно, я скажу. Господи, только бы протянуть эти несколько дней…

— Конечно, протянем, — неуверенно сказала Агнеш, и ей опять очень захотелось поплакать.