Море

— Да будет вам твердить об этой почте. Чаплар я назначил главным бухгалтером. И разговаривайте с ней по возможности вежливо, так как с сегодняшнего дня она и ваша начальница.

— Я… чтобы я, я…

День славы

Госпожа Геренчер вышла из кабинета директора в раздумье: сказать Гизи Керн о том, что ее увольняют, или нет. Лучше не говорить — это не ее дело. Бедняжка успеет узнать и в понедельник, когда и Карлсдорфер подпишет приказ.

Маргит, считавшая не только увольнение, но и смертную казнь заслуженной, мало того, слабой карой за пренебрежение к служебным обязанностям, на сей раз была недовольна собой и даже чувствовала угрызение совести. Лучше бы доктор вызвал к себе Чаплар и Керн, как следует намылил им шеи да наказал, чтобы в другой раз слушались госпожу Геренчер, у которой можно поучиться только хорошему, добру, а получилось…

Она села за пишущую машинку и, вздыхая, принялась составлять приказ об увольнении.

Тем временем Кет ввел Агнеш в бухгалтерию. Господин Лустиг испуганно вскочил. Держа в правой руке чернильный карандаш, он сделал такое движение, словно хотел пырнуть им кого-то в живот; левой рукой чиновник нервно разглаживал лысину. Йолан Добраи и Анна Декань стояли спиной к двери и, прижавшись друг к другу, над чем-то хихикали, не замечая тревожных сигналов господина Лустига.

— Ну, что у вас там, Йолан, почему не занимаетесь делом?

Добраи повернулась лицом к Кету.

— Не пугайте, Миклошка, а то я от страха, чего доброго, умру. Вы знаете французский язык?

— Немного, — ответил Кет.

Те опять захихикали. Агнеш, недоумевая, посмотрела на девушек.

— Тогда переведите нам, что тут на этих открытках. Картинки мы понимаем, а что написано, никак не разберем…

И они положили на стол рисунки Марселя Прево: «Lettres ^a Francoise mari'ee»[11].

Кет засмеялся.

— В этом нет ничего такого, о чем вы думаете. Духовные наставления. Нечто вроде «Нравственных поучений» нашего Кельчеи.

— Хи-хи-хи. Воображаю. Но вы все-таки переведите.

— Ну, оставьте меня в покое. Мне сейчас не до шуток.

— Изволите видеть, господин главный бухгалтер, вот так проходит целый день, — пожаловался господин Лустиг. — Не слушаются они меня. Барышня Йоли никак не выведет сальдо по текущим счетам. Видите ли, уже середина марта, а баланс за тысяча девятьсот сорок третий год не готов.

— Будьте добры, доложите все это моему преемнику. Представляю вам нового главного бухгалтера барышню Агнеш Чаплар.

Господин Лустиг вытянулся в струнку.

— Очень рад, барышня Чаплар. Могу вас заверить, что мной вы всегда будете довольны Я, изволите знать, двадцать пять лет работаю бухгалтером, был весьма уважаемым счетным работником на Хатванском сахарном заводе и сейчас был бы им, а то, может быть, и в начальники отдела вышел бы, если б моя бедная жена не заболела и не понадобилось перевезти ее в Будапешт. В этом году я отмечал бы свой двадцатипятилетний юбилей, но разве теперь придет кому-нибудь в голову устраивать праздники? Мне не такой представлялась жизнь, барышня Агнеш. Я учился в консерватории, по классу скрипки… Вы христианка и молоды и ничем не рискуете. И я буду очень рад, если вам удастся навести здесь порядок, потому что я, как видно, тщетно твержу барышням, что, несмотря на войну, учет должен вестись образцово. Они отвечают: зачем это вам, старый еврей, надо — вас все равно повесят. Между тем, изволите знать, моя жена христианка, я муж арийки…

«Боже милосердный, как прекратить все это?» — подумала Агнеш.

— Между прочим, когда я на ней женился, собралась вся моя родня: «Лайош, и тебе не стыдно…»

— Воздушная тревога, воздушная тревога! — приоткрыв дверь, закричала тетушка Варга. — Будьте наготове, в Дунафельдваре уже дан сигнал «Внимание!»

— Тысяча извинений… позвольте, я в другой раз доскажу… Быстрее собирайте картотеку! — засуетился господин Лустиг и торопливо принялся впихивать в металлические коробки разложенные листки картотеки. — Помогите же, Йолика, Аннушка, соберите хоть дневники…

Обе девушки, будто назло старику, продолжали хохотать. Аннушка перелистывала книгу.

Вдруг на улице раздался дикий грохот: почти одновременно, как по команде, опустились жалюзи магазинов. Затем наступила томительная тишина: машины, трамваи остановились. Лишь где-то далеко орало радио: «Воздушная тревога, воздушная тревога! Будапешт, Будапешт, Будапешт, внимание! Будапешт, внимание!» Дворничиха с ожесточением забила в колокол, завыли сирены.

— Вы что, оглохли? Почему не складываете картотеку? — крикнула Агнеш.

йоли и Анна с недоумением уставились на нее.

— Вы только посмотрите, — произнесла Йоли и, подойдя к самой двери, остановилась против Агнеш. — Ты что, вздумала нами командовать, соплячка? Если тебе очень нужна картотека, то сама и собирай. Пошли, Анна.

С этими словами она подхватила Декань под руку и потащила ее в убежище.