Море

Строптивость первого года прошла бесследно. Сердце ее стало мягким как воск, податливым, доверчивым. Шел урок истории; учитель подходил к доске и рисовал пирамиду. «Так выглядит правильное построение общества, — объяснял он, — в основании рабочие и крестьяне. Середина — более узкая часть — это чиновники, учителя и врачи. Вершина: аристократия и генералитет. А над всеми — мудрый и добрый правитель. А что такое революция? — И учитель тут же чертил пирамиду острием вниз. — Миллионные массы выбивают из рук достойных управлять государством людей власть и пожирают друг друга в борьбе за нее. Стало быть, такой строй не может существовать…» Агнеш записала в тетрадь слова учителя, заучила их наизусть, она твердо поверила в них. На уроке экономики она слышала: «Производство состоит из трех факторов: природы, труда и капитала. Против экономических кризисов весьма успешно борются конъюнктурные институты». Агнеш записала, выучила и поверила. Поверила, что если в начале новой истории испанские завоеватели грабили Южную Америку, то колонизация девятнадцатого века приносила отсталым народам культуру. И с энтузиазмом собирала оловянную фольгу, которую перед уроком сдавала его преподобию, и была счастлива, что этим содействует работе миссионеров, приобщающих с риском для жизни к истинной христианской вере и вечному блаженству язычников Азии и Африки.

Верила?

Сейчас ей становится жутко от сознания, что она никогда не верила в это.

А верит ли она в превосходство западной культуры? Они вдохновенно говорили с Тибором о Гёте и Викторе Гюго. Но разве Толстой не такой же великий писатель? А Китай разве ничего не дал человечеству? Продолжает ли она верить, что то, о чем она не знает, вовсе не существует? Верит ли, что Россия такая страна, какой она видела ее в американском фильме «Ниночка» с участием Греты Гарбо? Верит ли еще в то, о чем ежедневно воет радио и кричат подстрекательские плакаты? Нет. Не верит. Ни единому слову не верит. Русские бесчинствуют? Ей известно только то, что венгры устраивали свирепые расправы на украинской земле, что капитаны Петер Декань и Сюч хвастаются фотографиями растерзанных девушек-партизанок, грабят ковры, иконы, самовары, драгоценности. Разве Советский Союз не может поступить по-рыцарски? Разве он не вернул нам знамена сорок восьмого года? Говорят, будто нет советской промышленности. А выставка в сороковом году на Всемирной ярмарке? Агнеш тоже ходила туда, тысячи людей стояли у входа. Столько народу толпилось впереди и позади нее, что она не могла даже остановиться, а, увлекаемая общим потоком, медленно прошла вдоль всего павильона. Ей запомнились тракторы, замечательные ткани, великолепные книги, хлебные злаки. Тогда живший с ними по соседству старый плотник получил работу на строительстве павильона. По его рассказу, он зарабатывал в два раза больше, чем на любой другой стройке.

Нельзя поверить, чтобы люди сражались с таким упорством за свою родину, если им плохо жилось… Кто такие партизаны? Сыны народа, не примирившиеся с фашистскими жестокостями. А из кого состоит армия, которая вот уже две тысячи километров гонит назад крупнейшую в мире военную силу — нацистскую армию? Она состоит из тех, кто образует основание пирамиды, — из рабочих, крестьян и вышедших из их среды генералов. Нацистская армия три года подряд одерживала одну победу за другой. Воевала в Африке, покорила половину Европы, дошла до Москвы и стен Сталинграда. Армия победителей преисполнена энтузиазма. Но откуда русские взяли силы, чтобы через сожженные села и разграбленные города, на многие сотни километров организовать поставку пополнений, предпринять такое мощное контрнаступление, какого еще не знала история? Неужели русские собираются завоевывать чужие земли? А кто объявил войну? Сталин или Хорти?

Все, чему нас учили в школе, что я читала в газетах, во что верила, было сплошной ложью… Но удастся ли мне когда-нибудь узнать правду?

В комнату заглянула Кати Андраш. Она тихо вошла и, обернувшись назад, сказала:

— Заснула.

— Нет, я не сплю, Катина. Только задумалась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Очень хорошо. Но скажи, Кати, во что ты веришь?

— В то, что люди могут жить без войн, в мире… их только надо научить этому, — ответила Кати, нисколько не удивляясь неожиданному вопросу.

— Да, было бы неплохо, если бы люди жили в мире и согласии.

— Мы еще доживем до этого. Но, пока суд да дело, мама спрашивает, не поела бы ты чего-нибудь, ну, хотя бы хлеба с жиром?

— Самая лучшая еда на свете. Спасибо, принеси, пожалуйста.

Единственная возможность